Нисмайл надеялся, что он возвратится с фляжкой вина, но в тот день больше его не видел. Любопытные существа, размышлял художник. Возможно, их рассердило, что он поставил хижину на чужой территории; или держат под надзором из боязни, что он является авангардом человеческих переселенцев? Странно, но он совсем за себя не боялся, хотя в большинстве своем метаморфы были недоброжелательными, чужими и чуждыми. Многочисленные истории рассказывали об их набегах на приграничные поселения людей, о том, что народ Меняющих Форму навсегда затаил ненависть к тем, кто захватил их мир, лишил законных прав на планету и загнал в джунгли, Но Нисмайл знал себя как человека доброй воли, никогда не причинявшего вреда другим, желающего, чтобы его оставили в покое и позволили жить своей жизнью. И он воображал, будто какие-то неуловимые чувства дадут понять метаморфам, что он им не враг. Хотел стать другом. Он истосковался по приятельской беседе после столь долгого одиночества, хотел поделиться своими мыслями с этим необычным народом, мог бы даже написать кого-нибудь из них. Подумал о возвращении к искусству и испытал необычайный душевный подъем. Несомненно, он отличался сейчас от того несчастного человека, каким был в Замке Горы, и отличие это само по себе должно было сказаться на его творчестве. В течение последующих нескольких дней Нисмайл репетировал речь, которую придумал, чтобы завоевать доверие метаморфов. Со временем, рассуждал он, они могли стать друзьями, беседовать…
Но шли дни, а он не видел ни одного метаморфа. Бродил по лесу и не встречал никого. Решил, что слишком торопил события и вспугнул их. Это его расстроило.
Однажды в сырой и теплый день через несколько недель после того, как он в последний раз видел метаморфа, художник купался в холодной к глубокой запруде, образованной валунами в полумиле ниже хижины, когда заметил бледную стройную фигуру, быстро пробирающуюся сквозь густую заросль синелистого кустарника на берегу. Он выскочил из воды.
— Подожди! — закричал.— Пожалуйста… не бойся!.. не уходи!..
Фигура исчезла, но Нисмайл, бешено продираясь сквозь подлесок, снова увидел ее через несколько минут совершенно случайно у гигантского дерева с красной корой.
Пораженный, Нисмайл замер — это был человек, женщина.
Стройная, юная и нагая. С густыми каштановыми волосами, узенькими плечами, небольшой высокой грудью, яркими глазами, она, казалось, совершенно не боялась его, лесовика, который слишком очевидно наслаждался нежданной радостью встречи. Пока он собирался с мыслями, она неторопливо оглядела его и сказала со смехом:
— Какой исцарапанный! Разве ты не умеешь бегать по лесу?
— Я не хотел, чтоб ты ушла.
— Ну, далеко я бы не ушла… Знаешь, я долго за тобой следила, пока ты меня заметил. Ты из хижины, правильно?
— Да-а, а ты? Где ты живёшь?
— Здесь и там, повсюду,— прозвучал мелодичный ответ.
Он смотрел на нее в изумлении. Красота ее восхищала, бесстыдство потрясало. Ему подумалось, что она вполне может оказаться галлюцинацией. Откуда взялась? Что делает обнаженная девушка одна в этих дебрях?
Девушка?
Конечно, нет, дошло до него с внезапной краткой горечью ребенка, жаждавшего во сне сокровища, обретшего его, и проснувшегося. Вспомнив, как легко метаморф стал его отражением, Нисмайл понял, что это просто какая-то шалость, маскарад. Он пристально изучал ее, выискивая признаки метаморфа: следы желтоватой кожи, острые выпирающие скулы, косящие глаза. Выискивал эти следы на бесстыдно-веселом лице, но тщетно. Во всех отношениях она выглядела человеком. И тем не менее… поскольку встретить здесь кого-нибудь из соплеменников было просто-напросто невероятно, а кого-нибудь из пуириваров — вполне возможно, то…
Он не хотел верить в это, и решил воспринимать возможный обман сознательно и доверчиво, в надежде со временем больше поверить в ту, кем она казалась.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Сэрайс. А тебя?
— Нисмайл. Где ты живешь?
— В лесу.
— Значит, тут неподалеку поселок?
Она дернула плечом:
— Я живу одна.— Она подошла к нему. Он почувствовал, как напрягаются его мускулы по мере ее приближения. В животе что-то ёкнуло, кожу словно обожгло — это девушка легонько коснулась порезов от ветвей на его руках и груди.— Больно?
