С резким звуком дерево скользнуло по дереву, когда Хиссун провел своим жезлом вверх вдоль жезла Стимиона, потом он повернулся, оставив Стимиона бороздить лишь пустое пространство, когда инерция удара потянула его вперед. Все это длилось одно мгновение. Стимион, хрюкнув от удивления, рванулся в ту точку, где только что был Хиссун. Хиссун легко задел его по спине жезлом и повернулся снова к Альзимиру. Подняв в атаке свой жезл, Альзимир произвел второй выпад. Хиссун легко блокировал его и нанес ответный удар, с которым Альзимир хорошо справился, отразив его с такой силой, что боль от толчка отдалась в локте Хиссуна. Быстро оправившись, он сделал шаг в сторону, уклоняясь от очередной атаки Альзимира, и наклонился, чтобы увернуться от жезла Стимиона.
Теперь игроки расположились в новой конфигурации. Стимион и Альзимир стояли с обоих флангов. Они, конечно, попытаются сделать одновременный выпад, подумал Хиссун. Он не мог этого допустить.
Фани учил его: время всегда должно быть твоим слугой и никогда твоим господином. Если у тебя нет достаточно времени, чтобы сделать свой ход первым, раздели каждое мгновение на еще более краткие мгновения, и тогда у тебя на все хватит времени.
Хиссун знал: никакие действия, совершаемые разными людьми, не могут быть абсолютно одновременными. Он переместился в модель восприятия времени в расщеплении, которую научил его воссоздавать Фани и которую он отрабатывал многие месяцы: ее смысл заключался в том, чтобы представлять каждую секунду, как сумму десяти составляющих ее частей, он по очереди обжил каждую из этих десятых долей секунды, как обживают каждую из десяти последовательно расположенных пещер пилигримы, бредущие через пустыню, останавливаясь в каждую следующую ночь в новой пещере. Он знал, что делать. Хиссун боковым зрением видел, как Стимион движется к нему резкими, прерывистыми толчками, пытаясь, как какой-то неотлаженный механизм, привести в движение свой жезл, направив его на Хиссуна. С величайшей легкостью, Хиссун проскользнул между двумя последовательными мгновениями и ударом отвел жезл Стимиона в сторону. Жезл Альзимира был уже на полпути к нему, но у Хиссуна было вполне достаточно времени, чтобы выскочить из зоны досягаемости Альзимира, и, когда рука Альзимира вытянулась, проткнув пустоту, он своим оружием слегка коснулся ее немного выше локтя.
Вернувшись теперь к обычному восприятию времени, Хиссун противостоял Стимиону, который надвигался на него для очередного удара. Вместо того чтобы приготовиться его отражать, Хиссун двинулся вперед вступив в круг обороны испуганного Стимиона. Из этого положения Хиссун вскинул свой жезл, задел им Альзимира и, повернувшись, ударил кончиком жезла Стимиона, пока тот в смятении пытался развернуться.
— Касание и двойное касание,— крикнул Хиссун.— Конец.
— Как ты смог это сделать? – спросил Альзимир, бросая жезл на пол.
Хиссун засмеялся.
— Я не знаю. Но я бы хотел, чтобы Фани был здесь и посмотрел на меня! — Он опустился на колени, давая каплям пота свободно стекать со лба на маты. То, что он сделал, он знал это, было проявлением изумительного мастерства. Никогда раньше он не бился так хорошо. Случайность, миг везения? Или он действительно достиг нового уровня совершенства? Он вспомнил, как лорд Валентайн рассказывал о том времени, когда был жонглером, что он овладел этим искусством случайно, только для того, чтобы чем-то зарабатывать на жизнь.
Жонглирование, говорил Коронованный, помогло ему научиться концентрировать все свои умственные способности на главном. Лорд Валентайн даже предположил, что ему не удалось бы вернуть свой трон, если бы не дисциплина духа, которую воспитало в нем искусство жонглирования. Хиссун не стал осваивать это искусство — это было бы слишком явной лестью Коронованному слишком открытым жестом подражания,— но ему начинало казаться, что он может добиться такой же дисциплины духа, благодаря совершенному владению жезлом. Безусловно, проявленное им сегодня мастерство показало, что его способности превосходят обычные и успех, достигнутый им в игре, явно не ординарен. Хиссун подумал, смог бы он еще раз повторить достигнутое или нет. Он поднялся и сказал:
