Хорнкаст и прежде много раз слышал эти звуки. Они были собственным языком, который Понтифик изобрел в своей глубокой дряхлости и которым овладел только главный представитель. Некоторые были почти словами или призраками слов, и внутри их расплывчатых очертаний истинное значение все же угадывалось. Другие с годами эволюционировали из слов в не более чем шум, но Хорнкаст, поскольку он наблюдал эту эволюцию на различных этапах, знал, что имелось в виду выразить. В некоторых не было никакого словесного содержания, только стоны и вздохи, и некоторые, казалось, вообще не имели сопоставлений в человеческом языке, но все же имевшие определенную сложность формы, которые могли обозначать понятия, ощущаемые Тиверасом в его долгой, сумасшедшей бессонной изоляции, и были известны ему одному.
— Я слышу обычное, — сказал Хорнкаст.
— Подождите.
Он слушал. Он услышал цепочку слогов, что означало: лорд Молибор. Понтифик забыл о двух последователях Молибора и думал, что Молибор все еще был Коронованным… а затем путаница других королевских имен: Престимион, Конфалюм, Деккерет. Снова Молибор. Слово, означающее сон. Имя Осиера, который был Понтификом до Тивераса. Имя Кинникена, который предшествовал Осиеру.
— Он копается в отдаленном прошлом, как зачастую это делает. Для этого вы меня с такой срочностью позвали сюда вниз?
— Подождите.
В нарастающем раздражении Хорнкаст снова обратил свое внимание на неразвитой монолог Понтифика и был ошеломлен, услышав впервые за многие годы отчетливо произнесенное, совершенно узнаваемое слово — Жизнь.
— Вы слышали? — спросил Сепультров.
Хорнкаст кивнул:
— Когда это началось?
— Часа два, два с половиной назад.
— Мы сделали запись всего этого,— сказал Дилифон.
— Что еще он сказал, что вы смогли понять?
— Семь или восемь слов,— ответил Сепультров.— Возможно, есть и другие, которые только вы сможете опознать.
Хорнкаст посмотрел в сторону Наррамиры:
— Он проснулся или грезит во сне?
— Мне кажется, неверно использовать тот или другой термин в связи с Понтификом,— ответила она.— Он живет в обоих состояниях сразу.
— Давай. Вставай. Иди.
— Он говорил это раньше, несколько раз,— пробормотал Дилифон.
Последовало молчание. Понтифик, казалось, погрузился в сон, хотя глаза его были еще открыты. Хорнкаст посмотрел печально.
Когда Тиверас впервые заболел, в начале правления лорда Валентайна, казалось единственно возможным поддерживать жизнь старого Понтифика только таким образом, и Хорнкаст был одним из самых энергичных сторонников схемы, которую предложил Сепультров. Никогда прежде не случалось, чтобы Понтифик пережил двух Коронованных, так что третий Коронованный пришел к власти, когда Понтифик был уже в предельно старом возрасте. Это исказило динамику императорской системы. Сам Хорнкаст указал в то время, что лорд Валентайн, молодой и неопытный, только осваивающий обязанности Коронованного, не может быть отправлен в Лабиринт так скоро. По общему согласию было необходимо, чтобы Понтифик оставался на своем троне еще несколько лет, если возможно сохранить его жизнь. Сепультров нашел способ сохранить его живым, хотя было очевидно, что Тиверас впал в дряхлость и пребывал в безнадежно помешанном состоянии между смертью и жизнью.
Но потом случился эпизод с узурпацией, а потом трудные годы восстановления, когда вся энергия Коронованного была необходима для исправления хаоса переворота. Тиверас должен был оставаться в своей тюрьме год за годом. Хотя продление жизни Понтифика означало для Хорнкаста продление собственного пребывания у власти. И власть, которую он скопил ввиду невыполнения своих обязанностей Понтификом, была громадной, тем не менее было отвратительно наблюдать за этим жестоким поддержанием жизни, которая давно уже заслуживала окончания. Все же лорд Валентайн просил еще время и еще, чтобы закончить свою работу как Коронованного. Уже восемь лет — и этого времени еще недостаточно? С удивлением Хорнкаст обнаружил, что почти уже был готов молиться за избавление Тивераса из этого плена. Если бы только было возможно дать ему спать!
— Ва… Ва…
— Что это? — спросил Сепультров.
