Это было загадочным, но отнюдь не чрезвычайным событием. Не было великой проблемой заставить увять сенситивы. Это были маленькие психочувствительные растения с золотистыми листочками и незначительными зелеными цветами, распространенные в лесах к западу от Мазадоны. Любой вид технического диссонанса в зоне их восприятия — сердитые крики или рев дерущихся лесных зверей или даже, как говорили, одно только приближение кого-нибудь, кто совершил серьезное преступление,— было достаточным, чтобы заставить сложиться их листочки, словно руки в молитве, и почернеть. Это не было реакцией, имеющей какую-то биологическую выгоду, часто думал Этован Елакка, но, несомненно, это была загадка, которая могла бы раскрыться при тщательном исследовании, и ему хотелось когда-нибудь провести это исследование. Между тем он выращивал сенситивы в своем саду, потому что ему нравился приветливый желтоватый блеск их листьев. И потому что имение Этована Елакки было местом порядка и согласия, ни разу за все время, пока он их выращивал, его сенситивы не подвергались увяданию до этого дня. Это была загадка. Кто мог обменяться недобрыми словами у границы его сада? Какие рычащие животные в этой провинции ласковых прирученных существ могли нарушить уравновешенность их состояния?
Уравновешенность — это то, что Этован Елакка ценил превыше всего. Он был порядочным фермером шестидесяти лет, высокий и прямой, с полной головой блестящих седых волос. Его отец был третьим сыном герцога Массийского, и двое его братьев последовательно служили мэрами Фалкинкипа, но правительственные посты никогда не интересовали его: как только он вступил в наследование, он выкупил большой участок земли в тихой зеленой сельской местности на западном краю Дулорнского Ущелья и там создал Маджипуру в миниатюре — маленький мир, отличавшийся своей великолепной красотой и спокойным, уравновешенным, гармоничным духом.
Он выращивал обычные для этого района культуры нийк и глейн, хингаморты и стаджу. Стаджа была его опорой, поскольку никогда не было недостатка в спросе на вкусный бодрящий хлеб, который пекли из клубней стаджи, и фермы Ущелья стремились произвести их достаточно для удовлетворения потребностей Дулорна, Фалкинкипа и Пидруида с населением, приближавшимся к тридцати миллионам, и еще населения близлежащих городов. Немного вверх по склону от полей стаджи была плантация глейна, ряд к ряду густых куполообразных кустов в десять футов высотой, среди острых, как бритва, листьев прятались большие гроздья округлых вкусных синих плодов. Стаджу и глейн повсюду выращивали рядом друг с другом: давно было сделано открытие, что корни кустов глейна испускали в почву нитрогенную жидкость, которая, смываемая по склону дождем, усиливала рост клубней стаджи.
За глейном находилась роща хингамортов, где сочные грибовидные желтые пальцы, распухшие от сахаристого сока, таинственно проталкивались из земли — ищущие света органы, которые несли энергию растениям, находившимся глубоко под землей. А вдоль границ имения Этована Елакки находился знаменитый сад деревьев нийка, расположенных традиционно группами по пять в замысловатых геометрических фигурах. Ему нравилось прогуливаться среди них и ласково проводить рукой по их тонким черным стволам не толще человеческой руки и мягче превосходного атласа. Дерево нийка жило только десять лет: в первые три оно росло с поразительной быстротой до своей сорокафутовой высоты, на четвертом оно впервые расцветало своими великолепными чашеобразными золотистыми цветами, кроваво-красными в центре. И с этого времени приносило изобилие полупрозрачных, имеющих форму полумесяца кисловатых белых плодов, пока внезапно не наступала его смерть: в течение нескольких часов прекрасное дерево становилось сухой палкой, которую легко мог сломать и ребенок. Фрукт, хотя и несъедобный в сыром виде, был незаменим в острых блюдах из тушеного мяса и в овсяных кашах, которым отдавалось предпочтение в кухне гайрогов. Лишь в Ущелье нийк рос по-настоящему хорошо, и Этован Елакка имел хороший спрос на эту культуру.
