Хроника чувств - страница 110
Я.: Наградили ли вас потом за совершенные действия?
А.: Нет.
Я.: Было ли известно о вашем поступке?
А.: Это был просто частный жизненный случай, не геройство.
Я.: Почему же нет?
А.: Возможно, делать этого вообще не стоило. Мы обеспечили немецкое командование квартирами.
Я.: С классовых позиций жителей это неверно.
А.: Трудно сказать. Это было больше инстинктивное действие.
Я.: А с точки зрения советской агитации — геройский поступок.
А.: И все же никаких наград.
Я.: А почему, как вы полагаете, этого не произошло?
А.: Потому что нас было уже не найти.
Я.: Как же это? Ведь вы вернулись.
А.: Верно. Мы пробивались назад через немецкие позиции тремя параллельными колоннами, чтобы повысить скорость.
Я.: Они стреляли вам вслед?
А.: Вовсю. Но цистерны были уже пустые.
Я.: Так почему же вас было не найти?
А.: Мы потеряли наши функции.
Я.: Вас сняли с должности?
А.: Нет. Мы оказались в степи. Там нечего было тушить.
Я.: Обеспечения бензином у вас не было?
А.: Мы проехали 300 километров. Удалось заправиться. Но на этих просторах нашей колонне, предназначенной для работы в городе, делать было нечего.
Я.: И что же вы делали?
А.: Мы хотели попасть в Кривой Рог.
Я.: Зачем?
А.: Там нас могли оценить, там есть большие объекты. В деревне колонна в 216 специализированных машин бессмысленна. В деревне не может быть такого пожара, с каким мы справляемся.
Я.: Так вы разделились?
А.: Тогда исчезла бы ценность команды. А именно ее мы и старались сохранить.
Я.: А зачем вам был Кривой Рог? У вас кончился бензин?
А.: Да нет. Бензина было сколько угодно. Склады были рады от него избавиться.
Я.: Так вы могли ехать дальше.
А.: В степи нас одолели сомнения.
Я.: В чем?
А.: Во внутренней ценности нашей коллективной колонны. Мы разделились.
Я.: Жаль.
А.: Мы тоже так считали. Мы не могли справиться с сомнениями на огромных равнинных просторах.
Я.: Как же происходило разделение?
А.: По две машины присоединялись к каждой отступающей дивизии. Так команды не стало. Мы тушили только отдельные малые объекты.
Я.: Почему вы не держались вместе?
А.: Это вопрос самоощущения. Машины не хотели ехать в степь. Если бы у нас были тягачи помедленнее, мы бы стали сельскохозяйственной колонной, спасающей урожай.
Я.: Вы бы наполнили свои цистерны зерном? Ведь оно текучее, как и вода?
А.: А как бы вы потом очистили цистерны от мякины?
Я.: Я не специалист, не знаю.
А.: Наше самосознание удержало нас от того, чтобы уродовать машины таким образом.
Я.: Вы говорите о самосознании и самоощущении, в чем разница?
А.: Самоощущение связано с работой брандспойтов, автомобилей и техники.
Я.: Вы говорите об этом с какой-то скептической ноткой в голосе?
А.: Есть еще субъективное дополнение к собственной деятельности техники. Нам бы надо было верить в себя.
Я.: Учиться у машин?
А.: Разумеется. Тогда бы мы остались вместе.
Я.: И вас бы наградили?
А.: Да, ведь нас бы тогда можно было найти.
Вживание
Офицеры находившегося в Киеве саперного батальона прошли в свое время школу комиссара Арнульфа Тоттфрида. В конце июля Тоттфрида не стало. Но его ортодоксальная материалистическая школа жила в офицерах. Их задача состояла теперь в том, чтобы предугадать, как будет вести себя немецкое командование после того, как немцы займут город. Саперам было дано задание как раз в тех местах, где разместятся немецкие командиры, установить мины и бомбы с часовым механизмом. Это предполагало проникновение в мысли и чувства фашистских захватчиков; надо было изучить их привычки — тогда бомбы могли быть заложены именно так, чтобы уничтожить врага, когда он обустроится. Существенно важно, говорил подполковник Щепков, найти временные связи между этими привычками. Ведь надо сделать так, чтобы у противника не было времени приспособиться к ситуации. Если бомбы будут рваться одна за другой из-за того, что мы разгадали только некоторые привычки фашистского командования, а другие нет, у них останется шанс принять ответные меры или вооружиться предусмотрительностью. Или они профилактически уйдут на время из города и вернутся со своими саперами, от которых наши подарки не скроются.