Хроника № 13 - страница 62

АНЯ. Сто сорок семь.

МАНАЙЛОВА. Сто сорок семь. Будет он спрашивать! У него там таких, как ты, знаешь, сколько?

ВЕРОНИКА. Знаю – ни одной! Потому что такую, как я, он в принципе не найдет! А если ты, товарищ командир, в мужчинах ничего не понимаешь, то и молчи!

Манайлова резко встает, подходит к Веронике.

МАНАЙЛОВА. Ты на что опять намекаешь? (Замахивается мячиком.)

ВЕРОНИКА (выставляет локоть и пригибается). Ни на что, уймись! Ты на зонах всю жизнь, замужем не была…

МАНАЙЛОВА. И что? Тут мужчин, что ли, нет? Не понимаю я! Я людей вообще лучше вас всех понимаю! Насквозь! Поэтому я над вами сижу!

ВЕРОНИКА. Лежишь.

АНЯ. Сто пятьдесят.

МАНАЙЛОВА. Сто пятьдесят. (Собирается вернуться на место, но не выдерживает, подскакивает к Веронике сзади и бьет ладонью по затылку.) На! Умней будешь!

Вероника вскакивает, выставляет нож.

ВЕРОНИКА. Доиграешься, Манайлова!

МАНАЙЛОВА (вцепившись в одежду на груди, как бы готовая разорвать ее). Ну, бей, бельдюга! Режь, сэка! Ну? Давай! Ну? (Ловким движением вырывает нож у Вероники.) Запомни, пала, достала пыряло – пыряй! А не можешь – не дрочись! (Делает выпад и чиркает ножом Веронику по предплечью.) На память тебе!

ВЕРОНИКА (хватается за плечо). Ты охренела? Вы смотрите, что она делает! До крови порезала, тварь! Убью! (Она хватает табуретку, поднимает над головой.)

ТЕТЯ КОТЯ (не очень спеша встает, берет у Вероники табуретку, а у Манайловой нож). Успокоились! Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. Работа стоит, опять нормы не будет.

ВЕРОНИКА. Я ее во сне прирежу.

МАНАЙЛОВА. Ага. Если сама проснешься.

ТЕТЯ КОТЯ. Хватит уже! Будет выходной – режьтесь на здоровье. А ты, Манайлова, в самом деле, если бригадир, не ломай производство.

МАНАЙЛОВА. Я, что ли, начала?

ВЕРОНИКА. А кто?

Вероника дотягивается языком до пореза, облизывает, потом отрезает кусок материи, перевязывает рану. Тетя Котя ей помогает. Они садятся за стол, берутся за работу. Манайлова ложится, опять подбрасывает мячик.

НАСТЯ. Ну… Мне пора…

Аня встает, идет к ней, подает свернутый листок.

АНЯ. Я тут нарисовала, как найти. Сергуновы Аля и Оля. Там рядом высокий такой памятник с самолетом, летчик какой-то погибший. А может, и сам умер… А у них такая серебристая оградка… С завитушками… Фотографии там… То есть фотография одна, они там вместе… Цветочки им положи. И это… Конфеток насыпь.

ТЕТЯ КОТЯ. Еду на могилы не кладут, не положено.

АНЯ. Да? Ну, не надо.

НАСТЯ. Я пошла. До свидания.

ТЕТЯ КОТЯ. Какое до свидания, Настя, так здесь не говорят! Прощаться положено.

НАСТЯ. Прощайте.

Вероника встает, обнимает ее.

ВЕРОНИКА. Поживи там за нас по полной!

МАНАЙЛОВА. Поживет она. Мужа нет, работы нет, двое детей на шее.

НАСТЯ. Ничего. Не хуже, чем здесь.

Аня и Вероника возвращаются к столу. Работа продолжается.

Настя, постояв, идет к двери, стучит. Открывается окошко, кто-то заглядывает. Дверь открывается. Настя делает шаг, стоит в двери.

АНЯ. Сто пятьдесят один.

МАНАЙЛОВА. Сто пятьдесят один.

Настя, не поворачиваясь, ни на кого не глядя, говорит, почти не повышая голоса, но с силой.

НАСТЯ. Будьте вы прокляты. Ненавижу вас всех. Чтоб вам здесь сгнить!

И выходит. Дверь закрывается.

ТЕТЯ КОТЯ (кричит). Носочки-то передашь?

Пауза.

ВЕРОНИКА. Это чего было?

ТЕТЯ КОТЯ. Перед волей человек всегда на нерве. Тут-то уже понятно, что к чему, а там все заново.

ВЕРОНИКА. Нет, но за что? Что мы сделали?

ТЕТЯ КОТЯ. Она не нас прокляла, а вот это вот все. (Обводит рукой окружающее.)

МАНАЙЛОВА. А что – это всё? Это всё! Тут зона, тюрьма, да. Но хотя бы никто не притворяется, что свобода! А там, сэка, та же самая тюрьма, а притворяются, что свобода!

АНЯ. Сто пятьдесят два.

МАНАЙЛОВА. Сто пятьдесят два.

ТЕТЯ КОТЯ. Не сравнивай. Там куда захотел, туда пошел, что захотел, то покушал. Родные вокруг – дети, внуки, у кого есть. Даже смешно говорить.

ВЕРОНИКА. А я Манайлову понимаю, как ни странно. Это только кажется, что свобода, а на самом деле с детства что велят, то и делаешь. Ты вот, тетя Котя, воровала почему? Свободы не хватало?