– Давай хотя бы косметику наведем, – предлагал Дмитрий.
– Нет, – говорила Нина. – Если уж делать, так делать. А главное, мы всё тут отремонтируем, а там, – она кивала в сторону комнаты Лидии Эдуардовны, – останется помойка? Я от одного этого с ума сойду. А у себя она менять ничего не позволит. Помнишь, я только заикнулась, она сразу, – Нина расправила плечи и приподняла голову, изображая Лидию Эдуардовну, – «Ни в коем случае. И надеюсь, мы больше не вернемся к этой теме!»
Хотя Лидия Эдуардовна редко выходила из комнаты, когда кто-то был дома, дух ее витал в квартире, дух умиротворенной безнадежности, который, наверное, вполне ее удовлетворял, а на остальных незримо давил. Поэтому никто не любил долго находиться дома. Нина работала в клинике и по заказам с утра до вечера, Дмитрий был увлеченно занят хлопотливой работой в Техническом центре Останкинской телестудии, Саша и Коля учились сначала в школе, а потом в вузах и любили после занятий общаться с друзьями у них дома, на улице, в кафе; семья сходилась только вечером, словно лишь для того, чтобы переночевать и вновь разойтись.
Иногда Нина не выдерживала.
– Я не желаю ей смерти, – сказала она как-то, – но, врать не буду, жду. Потому что зачем она живет? От нее никому ни тепло ни холодно.
– Не надо так, Нина, – сказал Дмитрий и отвернулся.
– Извини. Но я всегда правду, ты же знаешь.
Саша, старший, когда ему исполнилось восемнадцать, снял с другом-сокурсником квартиру. Родители отговаривали, но не настойчиво. Понимали.
Коля жил дома до девятнадцати, а потом женился на девушке двадцати пяти лет, инструкторше из тренажерного зала, где занимался. То есть как женился – просто ушел к ней жить. Бойфрендом.
Стало чуть легче. У Дмитрия и Нины появилась спальня. Она и раньше была, но в ней, кроме раскладного дивана, громоздились два шкафа, да еще письменный стол с компьютером Дмитрия. А Саша и Коля спали в гостиной на двухъярусной металлической кровати, которая отгораживалась ширмой из гобеленового полотна.
Кое-что выкинули, кое-что переставили.
– Теперь-то давай хоть что-то сделаем со стенами, с потолком, – предложил Дмитрий.
– Как? Люди обычно съезжают куда-то на три-четыре месяца, освобождают пространство. А куда мы съедем? Или вариант: всем поселиться в отдельной комнате. Временно. Но у нас отдельная комната только у твоей мамы.
– Можем перемещаться хотя бы из комнаты в комнату. Нельзя же так жить.
– Нельзя, но жили же. И еще поживем.
Весной, когда Дмитрий и Нина мыли окна, убирались, в очередной раз переставляли мебель, стараясь не глядеть на обшарпанные потолки и стены, на выщербленный пол из допотопной паркетной доски, Лидия Эдуардовна вдруг вышла к ним, посмотрела с печальной усмешкой, будто деятельность сына и невестки была ей упреком, и сказала:
– Скоро вам свободней будет. К лету не гарантирую, а к осени ждите, умру.
– Мама, перестаньте! – отмахнулась Нина.
Лидия Эдуардовна пожала плечами и скрылась в своей комнате.
А осенью, как и обещала, умерла.
В начале октября, бабьим летом, в солнечную теплую погоду. Не выходила из комнаты два дня, на третий спохватились, Дмитрий выломал дверь. Мать лежала на постели, сложив руки, с закрытыми глазами, вся подобравшаяся, будто позаботилась о том, чтобы не причинить лишних хлопот.
Схоронили, испытывая светлую печаль, но и облегчение, которого почти не скрывали, настолько оно казалось естественным.
Тут-то Нина и призналась, что скопила за долгие годы такую сумму на ремонт, что можно начать хоть завтра.
– Значит, мы себе во всем отказывали, я не мог нормальную машину купить, а ты тут богатела? – спросил Дмитрий – без упрека, с оттенком даже похвалы. На самом деле его вполне устраивала машина, в остальном тоже до аскетизма не доходили: одеты и они сами, и дети были прилично, питались неплохо.
Нина, поняв мужа, польщенно улыбнулась и достала пакет с деньгами. Пересчитала у него на глазах, гордясь.
– Ого! – сказал Дмитрий. – Ты, наверно, в самом деле на какой-нибудь дизайн замахнулась!
– Не на какой-нибудь, а на хороший.
Первым делом занялись очисткой комнаты Лидии Эдуардовны, не привлекая Сашу и Колю, чтобы не портить им память о бабушке.