Однажды вечером, когда они закончили ужин и, убрав со стола, переходили ко второй части – к картам, вдруг распахнулись ворота и въехало такси.
Из него вышел Дымшев.
Карты, конечно, тут же убрали, наскоро распихали по углам посуду и другие приметы пиршества, но все сделать не успели, Дымшев уже стоял на пороге кухни и наблюдал за суетой. Он все понял. Неровными шагами направился к столу, сел за него, широко оперся руками и спросил:
– По какому поводу? День рождения? Взятие Бастилии? Хэллу… Хэллоуин?
Ирина Сергеевна, тихая женщина, иногда проявлявшая редкостную смелость, решила все взять на себя:
– Это все я, Николай Павлович. У меня… Годовщина работы здесь, пятнадцать лет, вот я и…
Но Борис Соломонович не позволил ей геройствовать и не хотел ею прикрываться. Он сказал:
– Мы просто остались после рабочего дня пообщаться. Это запрещено?
– Вообще-то да, если с выпивкой, – ответил Дымшев. – Да и без выпивки не приветствуется.
– Насчет выпивки вам лучше знать! – отчеканила Марина.
Дымшев повернулся к ней. Долго смотрел в глаза, слегка покачиваясь на стуле. Марина спокойно выдержала этот взгляд.
– Ладно, – сказал Дымшев. – Вас понял.
Он вышел, прошел в свой кабинет, что-то взял там и уехал.
На другой день им было объявлено, что кухня упраздняется окончательно. Включая кофейный автомат. Мебель и прочее, купленное на личные деньги, вывезти в три дня. А пока помещение будет закрыто.
И явился человек, и врезал замок в дверь.
Это было объявлением войны. Вернее, уже ее началом.
Через пару дней кто-то, оставшись вечером, взломал замок.
Дымшев распорядился поставить дверь металлическую, с замками особой сложности и прочности.
А в коридоре у входа появился охранник.
В России тех лет, о которых мы повествуем, не оставалось ни одного здания, ни одного хоть сколько уважающего себя учреждения без охранника, сотни тысяч, а то и миллионы мужчин в униформе сидели или слонялись у входов – все чем-то похожие: неопределенного возраста, неуловимой внешности и с одинаковой непроницаемостью бог знает о чем думающих глаз.
Но ОТДЭ эта зараза миновала – было бы нелепо, учитывая малочисленность сотрудников и то, что ни разу за всю историю отдела не было попыток проникновения, воровства или промышленного шпионажа – слишком специфичной и узконаправленной была его деятельность.
– Автобус для столовой не сумел выбить, а охранника выбил! – возмущалась Марина. – Как он сумел, интересно, у нас же штат лимитированный!
Вскоре выяснилось как: Дымшев уволил Бориса Соломоновича.
Не подкопаешься – по возрасту.
Хотели устроить демонстративные проводы: сдвинуть в пятницу вечером столы, принести с собой все необходимое, включая шампанское, но Борис Соломонович отговорил.
– Не надо, все равно нам будет не по себе. Лучше просто посидим в ресторане.
Без Бориса Соломоновича стало пусто и скучно, будто не один человек ушел, а половина коллектива.
Павел предложил устроить итальянскую забастовку: все делать только в строгом соответствии с правилами и инструкциями. Не подкопаешься! Спросят, почему экспертные отчеты стали составляться так медленно, мы ответим: начальство требует пунктуальности, вот мы и стараемся!
Но выяснилось, что отдел и без того всю документацию оформлял по правилам и инструкциям, с соблюдением всех мыслимых и немыслимых закорючек. Кто и когда это завел, неизвестно, возможно даже Борис Соломонович, но факт остается фактом: медленней работу делать было невозможно, ибо она и так уже делалась максимально медленно. Зато максимально скрупулезно.
Ограничились тем, что перестали общаться с Дымшевым. Только если о чем спросит. Отчеты приносили и клали ему на стол молча.
Он терпел. Или не подавал вида, что его это волнует. Или его это не волновало.
Тем временем Лиза Станюк поменяла бойфренда и квартиру, жила теперь далеко. И решила уволиться.
Без нее Павел и Влад заметно увяли, Марина это видела, ее это обижало. Она шарила по интернету, искала другую работу.
Пришли предновогодние дни, которым раньше радовались, украшали елочку, растущую у входа, игрушками, вешали на нее электрическую гирлянду, разбрасывали канитель по другим деревьям, в сугробы вдоль дорожек втыкали сосновые веточки, специально купленные на рынке.
