А у Юры украли скрипку! Это был шок: у нас никогда ничего не пропадало! Ни часов, ни колечек, ни рубля, ни копейки. Вдруг исчезла скрипка! Это тоже был знак. В тебе возникает странное чувство растерянности и недоумения, когда взгляд упирается в непривычную пустоту на том месте, где ты привык видеть предмет всеобщего обожания – Юрину скрипку. Она принадлежала всем нам, она была нашим достоянием и талисманом, если хочешь – брэндом. И реликвией, да, не меньше.
– Юра, – успокаивал я его, – найдется твоя скрипка. Ты же видишь, что все, чем мы жили, катится козе под хвост. Пройдет черная полоса и мы снова…
– Вижу, не слепой, – оборвал меня Юра.
Стас уехал в Голландию, а Васька Тамаров – в Сибирь, разводить, кажется, кроликов. Или пчел…
Пропала и Аня…
Мне нужно ненадолго уехать, сказала она, и пропала надолго.
Только Ушков не мог ничего не делать. Он писал научные статьи и клепал уже докторскую. Его не интересовали никакие перспективы, кроме своей собственной. Не давая себе отдыха и не уставая, он резал на микротоме залитые в эпоксидную смолу кусочки тканей, аккуратно укладывал их на латунные сеточки и совал в дупло электронного микроскопа. Затем, не отрываясь, смотрел в бинокуляр на межклеточные контакты и сиял, находя в них подтверждение своим умозаключениям. Глядя на него со стороны, казалось, что он был гармоничным продолжением этого блестящего куска железа, напоминающего то ли маленькую ракету, то ли огромный фаллос. Когда он работал, к нему было не простучаться.
– Слав?..
– Извини, ты же видишь…
Он произносил это, не меняя позы и не отрывая глаз от экрана.
Только пальцы его, как клешни перевернутого рака, лихорадочно шевелились, вращая винты регуляции фокуса в поисках той картинки на серо-зеленом экране, которую он хотел видеть.
Иногда мы ненадолго встречались, но, не найдя темы для разговора, разбегались в разные стороны. Снова катастрофически не хватало денег!
Оставалось одно: брать банк. Шут просто сидел на голове с этой идеей. Но как, как его возьмешь?! Ты смеешься, но тогда было не до смеха. Спас пожар!
– Пожар?!
Лена удивлена: разве пожар может спасти?
– Сам Бог так решил. Он примчался на помощь по моей просьбе, когда отчаяние стало несносным. Я молился, я умолял, Он услышал. Я понимал: это то испытание, которое я сам для себя придумал. И Бог поспешил мне на помощь. Я просил, я молил и молился. И Он дал мне то, что я смог унести – пепелище пожара. Ведь Бог не по силам креста не дает. Много лет спустя Тина объяснила мне этот феномен.
– Какой феномен? – спрашивает Лена.
– Как Бог слышит каждого, кто нуждается в его помощи.
– Как? Расскажи!..
Хо! Хорошенькое дело – расскажи!.. Я до сих пор не могу найти слов, чтобы об этом рассказывать. Если бы Тина… Она ведь…
– Не сейчас, – обещаю я, – как-нибудь…
А однажды пришла в голову неплохая светлая мысль: не бросить ли все к чертям собачьим?!!
Я колебался.
– И понимаешь, мне так хотелось…
– Понимаю, – произносит Лена, – я тебя прекрасно понимаю. К сожалению, я уже должна бежать…
– Конечно-конечно, – говорю я, – пока-пока…
А мне так хотелось, чтобы она меня слушала и слушала…
Как Бога… Я бы смог рассказать такое…
Был обычный рабочий день, завершалось раннее лето…
С самого утра задался приятный солнечный день. Ничто не предвещало беды. Но часам к четырем по полудню небо вдруг затянулось черными тучами, то и дело прочерчиваемыми молниями, словно то метались по ним сверкающие змеи преисподней. Земля содрогалась от раскатов грома. Стало темно, как было до разделения света и тьмы. Небесная артиллерия не унималась: небо озарялось мощными вспышками и грохало так, что хотелось забиться в дальний угол, под стол. Наконец хлынул дождь, длившийся полчаса. Но как лило! – лило как из ведра… И вдруг все кончилось.
Мы, как всегда, работали у себя на Севастопольской, это в Нагорном районе. И после грозы высыпали на улицу, чтобы порадоваться бурлящим потокам воды, несущейся в Днепр по пологим склонам, веселому щебету птиц и бесконечно щедрому солнцу так внезапно и обильно умытому. В тот день даже Ушков появился – к полудню. Он сидел за столом и менял лопнувшую струну на ракетке для игры в бадминтон.