Видеть, что будет дальше, мне не хотелось, да и не следовало. В конце концов, взрослые люди. Пусть разбираются без меня. Я отступил сначала во двор, потом в огород, вброд перебрался на островок. На своей его части, бабушка Катя окучивала картошку. Пришлось перелезть через две изгороди, чтоб поздороваться и навязаться на разговор.
- Здравствуй, Сашка! - сказала она. - Ну что там, Степан Александрович, лекарство мое пьет?
- Не то слово пьет - потребляет! - Я не пожалел красок, чтобы выразить свою озабоченность. Даже вздохнул. - Вроде все правильно, утром столовая ложка и стакан молока. А в банке чуть больше трети осталось.
- Да что ж там у него за ложка такая?! - удивилась бабушка
Катя.
- Большая деревянная ложка. Я замерял: семьдесят пять грамм.
- Ну, ничего страшного. Чем больше выпьет - тем здоровей будет! - засмеялась она. - Главное, чтоб натощак, регулярно. Ты приходи через полчасика. Я, как управлюсь, еще одну банку для него наведу.
- Может быть вам помочь? - осторожно предложил я. - Сейчас, только за тяпкой слетаю...
- Если что-нибудь надо, прямо скажи! Нечего тут дипломатию разводить! - Екатерина Пимовна выпрямилась, уперла в тощие бедра костлявые кулаки, как перед ссорой с соседями. - Ну, говори!
Под ее водянистым взглядом, мне стало не по себе.
- Проклятье на нас, - обреченно сказал я, облизнув пересохшие губы. - Кто-то по женской линии, в одном поколении, обязательно сходит с ума. На очереди Анна Акимовна, родная сестра моей бабушки. Следующей будет мама.
Бабушка Катя отпрянула, посерела лицом и посмотрела на меня с каким-то мистическим ужасом. Тут все понятно без слов.
Вот и накрылось дедушкино лекарство, - думал я, перелезая через ограду. - теперь она ко мне на километр не подойдет.
Тонко звенели комары-кровопийцы. За мокрые ноги цеплялась картофельная ботва. На сердце было погано.
- А ну-ка вертайся назад!
Я не ждал этих слов. Поэтому подумал, ослышался. На всякий случай, решил обернуться. Бабушка Катя стояла, опершись на свою тяпку, и призывно махала рукой.
- Куда это ты побежал? - спросила она, когда я оказался рядом. - Ишь ты, какой обидчивый! А ну-ка садись, рассказывай.
До Анны Акимовны кого там бог покарал?
- Сестру Марфы Петровны. Это мама моей бабушки. А как ее звали, и кто еще был до нее, этого не скажу.
- Откуда узнал?
- Увидел.
- Ладно, пошли. Какая уж тут картошка! Да и тесто уже подходит.
С ее стороны речка была чуть шире, дно мелким и каменистым. Я перешел ее вброд, а бабушка Катя - по специально уложенным валунам. Пахло подсыхающим илом. Мелкие водоросли тянулись вслед за течением. Со стороны островка, огород окружал редкий плетень, увенчанный железной калиткой. Над крышей поднимался дымок. Несмотря на жару, в хате топилась печь. Но тепло было не одуряющим, как на улице, а домашним и сытным. В кадке томилось тесто.
- Ваньке моему десять лет, - пояснила бабушка Катя. - Ох, и любил Ванька ватрушки! Никчемный был человек. Что жил, что под тыном высрался. От водки сгорел. Как с фронта пришел - так из стакана не вылезал. Скоро начну печь, а вечером по людям разнесу. Садись, Сашка к столу, будешь снимать пробу.
Я мышкой притих в уголке, боясь неосторожным словом разрушить это зыбкое статус-кво. Ведь Пимовна могла завестись с пол оборота, особенно, если почувствует, что человек с ней неискренен. Руки ее порхали над клеенчатой скатертью, как дирижерская палочка над оркестровою ямой. Сито она держала на уровне плеч, но ни одна пылинка муки не упала на крашеный пол.
- Что, Сашка, молчишь? Робеешь, или слова моего ждешь? - бабушка Катя легко разгадывала все мои уловки и хитрости, - так ведь не дождешься! Слышала я, что жили в старину люди, которые были на такое способны, так ведь я им не ровня. Это сколько же ненависти нужно иметь в душе?! Даже не знаю, с какого краю к этому подступиться. Но сердцем уже чую, что если возьмусь, долго не проживу.
Она еще долго возилась с тестом: сминала, с размаху кидала на стол, колотила тощими кулачками, успевая при этом задавать мне каверзные вопросы:
- А Елена Акимовна знает о родовом проклятии?
- Конечно, знает. Только мне она об этом не говорила. Да и с бабушкой Аней пока все в порядке. Только курит в постели.