Нет, зря, все-таки Славка отказался идти в санчасть и накладывать швы. Шрамы конечно, украшают мужчину, но не в таком возрасте. По-пацански он прав, не хотел меня подставлять: упал и все! Это он сам придумал, когда из дверей мастерской выскочил трудовик и ухватил меня за ухо:
- Отпустите его, Юрий Иванович, это я сам упал!
- Сам?! - удивился тот, - Да как же тебя угораздило?
- Об железку споткнулся. Под ноги не смотрел.
- Экий ты нестуляка! Ну-ка пойдем в цех! Рану нужно промыть, обработать. Заодно поглядим, у тебя с глазом. Может, придется скорую вызывать.
- Не надо никакой скорой! - запричитал Славка.
- Пойдем, пойдем! - Мне видней: надо, или не надо. Ишь ты какой! Как хулиганить, так первым бесом, а как на расправу, "не надо!"
Интересный мужик, наш Юрий Иванович. Природа его раскрасила красным цветом. Шеки, брови, глаза, нос, даже крупные кудри над его вечно наморщенным лбом, отливали ровным багрянцем, без граней и полутеней. Из напитков, он тоже предпочитал "красненькое", как и его закадычный друг, преподаватель физики, Николай Игнатьевич Варбанец. Помимо гастрономических предпочтений, было у них и одно большое общее горе - оба подпяточники. Поэтому, лишних денег, у друзей никогда не водилось. Николай Игнатьевич жил в двухэтажном государственном доме, а Юрий Иванович построил собственный особняк на большом участке земли с теплицами, садом и огородом. Он действительно любил труд: и как школьный предмет, которому нас учил, и как форму существования. На земельном участке, ухоженном его мозолистыми руками все произрастало с избытком и было источником неучтенки, которую можно было пустить на пропой.
- Люсёк, - говорил Николай Игнатьевич своей суровой жене, - там, за углом, помидорчики дешевые продают...
Оба они проживут долгую жизнь, оставив за спиной не одно поколение грамотных, трудолюбивых выпускников. Юрий Иванович умрет в своем огороде, у него оторвется тромб, а Николай Игнатьевич - в банке. Ему нахамят в операционном зале так, что остановится сердце.
Но никто, кроме меня, не знал своего будущего. Трудовик колдовал над Славкиной надбровной дугой, накладывал тугую повязку, а тот продолжал лениво отбрехиваться:
- Не хулиганили мы.
- Не хулиганили?! А что ж вас сюда, на пустырь занесло, подальше от глаз? Молчите? Так я вам скажу: или драться, или курить. Ох, дождетесь, возьмусь я за вас. Вот, прямо сейчас директора позову...
Мы не курить, - не на шутку струхнул я, - мы сюда за двигателем пришли. Хотели скрутить со стиральной машинки.
- Вот молодцы! - с сарказмом сказал Юрий Иванович, - одни стараются, собирают, а другие будут растаскивать! Может быть, скажешь, Босых, для каких таких срочных нужд вы на это пошли?
- Так это... - промямлил Славка, не зная, как лучше соврать.
- Мы хотели сделать приспособление, чтоб семена с веников очищать, - мгновенно нашелся я, и быстро добавил, - для школы.
- Похвально, - расцвел трудовик, - очень похвально! Рачительно, по-хозяйски! Так... сколько у нас до конца перемены, двенадцать минут? Ты, Босых, иди в санчасть. Нет у тебя ничего страшного, обычное рассечение. Пусть Марь Иванна наложит швы. Шрам, конечно, останется, но будет не столь заметен. Денисов тебя догонит.
Как я и предполагал, Юрия Ивановича зацепило. Учитель семидесятых был человеком призвания. В профессию шли не за большими деньгами, а по зову души. Естественно, ему было приятно, что сопливые пацаны, меньше года назад не умевшие работать напильником, проявили инициативу. Пусть, даже, то, что они придумали, не стоит выведенного яйца, важен факт, сам по себе достойный поощрения и поддержки.
Он протянул мне листок бумаги и огрызок карандаша:
- Ну-ка изобрази, что вы там со Славкой Босых по незнанию нафантазировали.
Я несколькими штрихами нарисовал электрический двигатель, направление вращения вала, цилиндрическую насадку с рифленой поверхностью и фланцем для фиксации на валу. В примечании указал, что резьба на ступице, стопорный болт и гайка должны быть с левой резьбой. Это ему понравилось больше всего:
- В данном случае именно с левой! Гм... в принципе, почему бы и нет?
