Мне кажется, Фрол просто прикалывался. Он жил как бирюк, и имел в своей жизни единственное развлечение - распугивать незваных гостей. Здоровый глаз поблескивал озорно, губы кривились в насмешке. Он прекрасно осознавал свое безобразие, тот безотчетный ужас, который охватывает неподготовленного человека при единственном взгляде на эту его, визитную карточку.
- Кого там нелегкая принесла? - свирепо спросил колдун, являя свой образ поверх калитки.
- Собачку уйми! - теряя терпение, повторила бабушка Катя.
- Ити его в кочерыгу, опять батарейка села! - преувеличенно громко сказал Фрол и выдернул за провод наушник. - Батарейка, говорю, села! Пойду, поменяю...
Он с шумом отпрянул, в три шорканья развернулся своим еще крепким телом, и побрел по направлению к хате.
- Фух, насилу за вами поспела! - сказала бабка Глафира, ставя на землю, укутанную в душегрейку, кастрюлю. - Видали красавца? Вот так вот, придуривается, издевается над людями. Теперь хоть заорись. Эй, старый пердун! Я ить, тоже сейчас уйду, до завтрева будешь нежрамши!
Брезентовый плащ вздрогнул.
- Ты, что ль, Глах? - живо отозвался колдун. - А я и не вижу! Кто это там с мальцом?
- Что, сослепу не признал? Оно и немудрено! Это ж Катька малая, Пима Ляксеича дочь, невеста твоя...
Устройство кубанской хаты традиционно. Две комнаты - большая и маленькая. У богатого казака крыльцо выходит на улицу, у бедного - смотрит во двор. Захочешь, да не заблудишься. У Фрола русская печь. Она отнимает добрую четверть жилого пространства. Кругом сплошные углы. Зато и уборки в хате - баран чихнул. Да и не развернуться вдвоем. Пока бабка Глафира выгуливает мокрую тряпку и накрывает на стол, все лишние сидят возле крыльца. Стулья и табуретки временно вынесли, чтоб не мешали. Колдун прячет увечный глаз под бескозыркой с красным околышем. Он уже в шароварах со споротыми лампасами и чистой белой рубахе. Как услышал, что в гости явилась сама бабушка Катя, так и помчался в избу со словами "Ты уж, Глаха сама!".
Я хочу спросить у него насчет крестов в палисаднике, но все не могу встрять в разговор. Взрослым не до меня.
- Добрым был атаманом Пим Алексеевич, все и про всех знал. Помню, в шестнадцатом, телушка у нас пропала. Веревку обрезали и с выпаса увели. Мне, аккурат, двенадцать годочков стукнуло, здоровый уже бугай. Да-а-а...
Задумавшись, Фрол теряет над собою контроль. Откинулся на решетчатую стенку перил, и смотрит в небесную бездну, обнажив кадыкастую шею. Под его босыми ногами, заходится счастьем пес Кабыздох. Сунул нос в мохнатые лапы, зенки свои карие закатил и коротко постукивает куцым хвостом. Хозяин, наверное, для него не колдун и урод, а самый красивый и добрый на земле человек, хоть кормит его не он, а бабка Глафира. Я уже тоже привык, и смотрю на лицо колдуна без прежнего содрогания.
- Да-а-а, - продолжает он. - Здоровый бугай! Выходит, что мой недосмотр. Ну, батько покойник и говорит: "Ты Карту седлай, я Баяна, поехали к атаману, пусть разбирается"...
Фрол рассказывает долго и нудно, перемежая повествование бесконечными "да-а-а". Все для него важно: сколько у отца было строевых лошадей, а сколько рабочих, какую почем брали. Что за сбруя висела в сарае и на каком месте. Как будто бы, если что-то не вспомнит, украдет из семьи. Бабушка Катя ловит каждое слово. Ей все интересно. Это и ее детство. Она ведь еще не знает, что если во время помереть, и тебе повезет, то можно туда попасть.
- ...Тёмно уже. Пим Алексеевич повечерял, курил за двором. Нас, выслушал, в хату провел. Отца усадил за стол, сказал, что надо мараковать. "А ты, - это он мне, - за невестой своей поухаживай. Что-то притихла. Не иначе, уже нашкодила", да-а-а...
Тихий, домашний смех брызжет из-под ресниц Пимовны. Да и по лицу колдуна как будто прошлись утюгом. Рубцы и морщины разгладились. Даже увечный глаз теперь отражает свет. Кажется, сердце его нашло, наконец, точку опоры.
- Это я так смекаю, - пояснил Фрол, - Пим Алексеевич в уме перебирал, кто из его казаков способен пойти на татьбу. Ну, атаман, да-а-а...
- Неужели нашел?! - удивляется бабушка Катя.
