– Библиотекарша с тонкими ножками! – восклицает он.
Это Ота Келлер, молодой учитель, о котором говорили, что он коммунист, и который сочинял для своих учеников истории о Галилее. Она тут же узнает его ироничный и очень умный взгляд, который всегда немного ее пугал.
Сейчас же она, напротив, замечает во взгляде молодого педагога какую-то особую теплоту. Как будто бы он внезапно ее признал. Как будто он не только помнит, что она была его товарищем в тот критический момент их жизней, но и обнаруживает в ней некую нить, которая их соединяет. В блоке 31 им практически не приходилось разговаривать. В общем-то, никто их так друг другу и не представил, так что они – два человека, которые формально друг с другом не знакомы. Но когда они случайно встретились в Праге, возникло ощущение, что воссоединились старые друзья.
Ота смотрит на нее и улыбается. Его живые и немного плутовские глаза как бы говорят: я рад, что ты жива, и я рад, что снова тебя встретил. Она тоже улыбается ему, хотя и сама не знает почему. Это нить. Та нить, что связывает некоторых людей. Которая потом превращается в клубок.
И он тотчас же заражает ее своим хорошим настроением.
– Я нашел работу – разносить счета на одной фабрике – и скромненькое жилье… Ну, если вспомнить о том, откуда мы пришли, так это просто дворец!
Дита улыбается.
– Но я уже рассчитываю даже на нечто лучшее. Мне предложили работу – переводчиком с английского.
Очередь длинная, но для Диты она становится короткой. Разговоры, разговоры – без остановок, без обременительных пауз, доверительные, как между старыми боевыми товарищами. Ота рассказывает ей о своем отце, крупном предпринимателе, который на самом деле хотел быть певцом.
– У него был потрясающий голос, – говорит Ота с гордой улыбкой. – В 1941-м у него отняли фабрику, даже в тюрьму посадили. Потом нас всех отправили в Терезин. А уж оттуда – в семейный лагерь. А во время селекции в июле 44-го, после которой лагерь BIIb был расформирован, он не прошел отбор.
Ота, такой легкий и на дела, и на слова, чувствует, что эти последние вдруг застревают у него в горле, но он вовсе не стыдится того, что Дита замечает слезы в его глазах.
– Иногда по ночам мне кажется, что я слышу, как он поет.
Доходит до того, что, когда один из них отводит взгляд в сторону, вспоминая особенно тяжелый или болезненный момент этих страшных лет, другой тоже направляет свой взгляд к той же точке – точке схождения, куда обычно мы допускаем только самых близких людей, кому полностью доверяем, тех, кто видел, как мы смеемся и как плачем. Они перебирают все те моменты, которые навсегда оставили на них свои отметины. Оба так молоды, что рассказать о своих последних годах – все равно что рассказать о всей жизни.
– Интересно, что сталось с Менгеле? Его повесили? – задается вопросом Дита.
– Еще нет, но его разыскивают.
– Найдут ли?
– Конечно же, найдут! Не меньше полудюжины армий разыскивает его. Его арестуют и будут судить.
– Да пусть его просто повесят, он – преступник!
– Нет, Дита. Его нужно судить.
– Да зачем терять время на эти формальности?
– Просто мы лучше их.
– Так же говорил и Фреди Хирш!
– Хирш…
– Как же его не хватает.
Подходит их очередь, и оба решают свои проблемы с документами. Готово. Они не перестают быть двумя незнакомцами, настает момент пожелать друг другу удачи и распрощаться. Но он спрашивает, куда она пойдет потом. Она говорит, что в офис Еврейской общины; хочет узнать, верно ли то, что ей сказали: что она как сирота может претендовать на небольшое пособие.
Ота говорит, что, если она не против, он проводит ее до офиса Еврейской общины.
– Мне как раз по пути, – заявляет он с такой серьезностью, что она и не знает, верить его словам или не верить.
Это некий предлог, чтобы побыть с ней подольше, но не ложь. Направление, в котором пойдет Дита, – теперь и его дорога.
Спустя пару дней в Теплице, в нескольких километрах от столицы, Маргит Барнаш метет полы в парадной дома перед дверью в квартиру. Отрешившись от окружающего мира, она сосредоточенно работает метлой, думая об одном парне, который развозит покупки на велосипеде и каждый раз радостно трезвонит, проезжая мимо нее. Думает, что, пожалуй, пора начать лучше причесываться по утрам и подвязать волосы новой лентой. И вдруг краем глаза замечает некую тень, скользнувшую в парадную.
