— Больше никто не заметил их сходства. Но я держал язык за зубами.
— Спасибо, Вуди.
Он коротко кивнул:
— Твой отец был прекрасным человеком. И моим любимым учителем.
По магазину вновь пролетела трель колокольчика, и Вуди машинально отступил в сторону, уступая дорогу посетителю. Но за его спиной никого не оказалось.
— Не обращай внимания, — сказала Уилла. — В последнее время он часто звонит без причины. Сломался, наверное.
— А знаешь, есть примета: колокольчик звонит — счастье в дом спешит? Поэтому нужно сразу подставлять ладони, чтобы успеть его поймать.
Уилла тут же сложила ладошки лодочкой:
— Вот так?
— Отлично, — одобрил Вуди, поворачиваясь к двери. — На что угодно готов спорить, что ты только что починила свой колокольчик.
Уилла с улыбкой покачала головой и вернулась к Пэкстон:
— Я думаю, он хотел сказать, что Джорджи вне подозрений, а значит, и за Агату тоже можно не волноваться.
— И все-таки я не понимаю, — задумчиво протянула Пэкстон. — Если Такер Девлин неудачно упал, почему бабушка утверждает, что она его убила?
Уилла обеими руками взяла теплый стакан с кофе:
— Мне кажется, наши бабушки хотели сохранить в тайне подробности этой истории.
— По-моему, самое ужасное Агата нам уже рассказала.
— Откуда ты знаешь?
— Да, ты права. — Пэкстон тряхнула головой. — Пора уже перестать ворошить прошлое. Пусть Такер Девлин покоится с миром.
До начала приема оставалось два часа. В сумеречном небе клубились темные облака, на фоне которых освещенные окна «Хозяйки Голубого хребта» горели ярким желтым огнем, как будто это закатное солнце решило переждать ночь в особняке. От ствола исполинского дуба к земле тянулись тросы, удерживающие дерево в вертикальном положении, и в свете прожекторов оно казалось еще более величественным и древним. Когда Пэкстон подъехала ближе, она заметила, как подрагивают его листья: дело отчасти было в опрыскивателях, которые работали постоянно, — пока дерево не прижилось окончательно, оно нуждалось в большом количестве воды, — но не только. На могучих ветвях расселось несколько десятков птиц. Из-за этих пернатых Колин всю неделю не знал покоя: стоило их прогнать, как они тут же возвращались обратно.
Пэкстон вышла из машины и, затаив дыхание, поднялась по ступеням «Хозяйки». Великолепное, полностью отреставрированное здание возвышалось на холме как несокрушимый памятник настоящей дружбе, силе духа и самой жизни. Могла ли она предположить, глядя год назад на полуразвалившийся особняк, как много он будет для нее значить?
Девушка прошлась по первому этажу, заглядывая в каждую комнату. Лампы, встроенные в обшитые темными панелями стены, распространяли мягкое, уютное сияние. На столах в банкетном зале, украшенном гирляндами, стояли подсвеченные корзины с цветами. У каждого комплекта приборов лежал небольшой буклет с описанием благородных дел, совершенных клубом на протяжении многих лет, включая отзывы тех, кому, благодаря его щед-рости, посчастливилось получить бесплатное образование. Помимо этого, каждого гостя ожидал подарок: пакет с отлитой на заказ свечой и коробкой шоколадных конфет; на обеих красовались юбилейные логотипы. Над помостом с трибуной висел огромный экран, на котором сменяли друг друга фотографии женщин, когда-либо состоявших в клубе. В углу музыканты струнного квартета настраивали инструменты.
Пэкстон была на кухне, когда до нее донеслись звуки негромкой музыки и приглушенных голосов: прибыли первые гости. Вскоре уже весь этаж был наводнен людьми, и официанты ловко лавировали в этом человеческом море, держа над головами подносы с шампанским и легкими закусками. Пэкстон лично приветствовала каждого, не исключая отца с матерью. Последний раз родители видели особняк год назад, когда, проезжая мимо Джексон-Хилл, вдруг решили: а почему бы не выкупить эти развалины и не вернуть им былую красоту?
Пока отец открыто восхищался «Хозяйкой Голубого хребта», мать, напустив на себя равнодушный вид, не проронила ни слова одобрения. Не успела она прийти в себя после выходки дочери с пере-ездом, как та сообщила, что встречается с Себастианом Роджерсом, нанеся сокрушительный удар по ее самолюбию. Но Пэкстон не обижалась: она любила мать и на все ее причуды смотрела со снисхож-дением; поэтому, когда София, обнаружив, что ее посадили за один стол с бабулей Осгуд, начала громко протестовать, спокойно предложила ей место за другим столом. Сама бабуля Осгуд, в сопровождении нанятой внучкой сиделки, прибыла раньше и уже сидела в банкетном зале. «Интересно, — думала Пэкстон, — что чувствует бабушка, оказавшись в этом доме столько лет спустя?» Однако Агата ничем не выдавала своих чувств: с первых минут пребывания здесь она лишь громко жаловалась на духоту и требовала принести ей коктейль.
