Разбойник обогнул гигантскую глыбу земли, корней и мха… и обомлел.
Прямо в лицо ему смотрела лошадиная морда.
Молодой, звонкий, ликующий крик огласил лес:
- Он здесь! Он жив, все сюда!
Соскользнув с седла, всадник упал на колени прямо на сырой от дождя мох, подхватил край мокрого плаща Орешка и поднес ко лбу.
А Орешек не мог шагнуть прочь, не мог даже отшатнуться от счастливого юнца. Взгляд разбойника был прикован к поле плаща, которую сжимал этот сумасшедший. На темной от влаги материи красовался вышитый разноцветными нитками сокол со сложенными крыльями и надменно повернутой головой.
Вей-о-о-о-о!
Шатер принадлежал высокородному Сыну Клана! Только они, гордые потомки Двенадцати, имели право носить на одежде изображения священных животных и птиц, дабы отличаться от низкого сброда.
Плащ, наброшенный на плечи, делал Орешка государственным преступником. Самозванцем и оскорбителем святыни. И не было ему оправдания. Да и что он смог бы сказать в свою защиту? Что не знал, чей шатер грабил?
Но в этот страшный миг Орешек не думал о каре, которая ему угрожала. Он был слишком потрясен - потрясен так, словно боги заговорили с ним, обвиняя в святотатстве. В голове сталкивались обрывки молитв и проклятий. А ведь еще недавно он хладнокровно и мужественно отражал нападение Подгорного Людоеда! Но сейчас сознание своей неискупимой вины раздавило, уничтожило парня.
А из чащи выныривали и спешивались все новые всадники, вспыхивали и гасли негромкие слова:
- И впрямь уцелел! Хранили же боги…
- Ты глянь - глаза мертвые, лицо серое…
- А ты, дурень, какого цвета был бы, кабы в такую передрягу угодил?
- А остальные? Так всех и сожрали?
- Заткнись, дубина, услышит…
- Я - Сайвасти Осенний День из Семейства Саджата, десятник гарнизона крепости Найлигрим. Приветствую высокородного господина, счастлив видеть его невредимым. Сейчас Сыну Клана подадут коня, чтобы Сокол мог отправиться в крепость, где нового Хранителя ждут с надеждой и тревогой. Мои люди свернут шатер, соберут вещи и… Господин! Ты слышишь меня, господин?!
Господин слышал десятника. Во всяком случае, лицо на голос повернул. А когда один из воинов подвел лошадь, ему не пришлось объяснять Сыну Клана, что на этом животном ездят. В седло Сокол взгромоздился почти без посторонней помощи.
Гнедая заплясала, почуяв неумелого всадника. Седоку пришлось натянуть поводья. Это движение помогло Орешку выйти из шока. Вылепилась из хаоса первая связная мысль: «Лошадь - это хорошо! Рвануть во весь опор вдоль ручья - и пусть ловят!» Но тотчас в мозгу зазвучало холодно и насмешливо: «Умница, сообразил! Здесь десяток солдатских морд, у всех арбалеты на взводе - они же ожидают нападения Подгорных Тварей! Решат, что гнедая под господином понесла, пристрелят бедную лошадь - вот и весь побег!»
Ни на миг у Орешка не возникло желания рассказать всю правду. И даже не потому, что был он беглым разбойником, обобравшим чужой шатер. Просто все сказанное не смогло бы послужить ему оправданием. Он совершил - плевать, что по неведению, - одно из самых мерзких преступлений. Знаки Кланов - святыня для всех, от короля до последнего раба. Однажды в жизни Орешек проявил неуважение к этим знакам - всего лишь неуважение - и чудом остался жив…
Как ни странно, воспоминание о прошлом кошмаре помогло победить кошмар нынешний. Голова прояснилась. С кристальной четкостью стало ясно: чтобы остаться живых, придется увязнуть в этой истории еще глубже. По самые уши.
Мелькнуло спасительное: ведь и раньше Орешку довод лось выдавать себя за других людей, в том числе и за высокородных господ: на сцене! Правда, даже в роли Сына Клана он конечно, не надевал одежды со священными знаками…
И все-таки это лишь спектакль, очередной спектакль… хотя в случае провала актер погибает…
Да, но кто говорит о провале?!
Орешек приосанился, чуть откинулся в седле. Страх почти исчез. Играть роль - любую - дело привычное! Этим болванам нужен Сын Клана? Они его получат! Конечно, лишь до тех пор, пока не подвернется случай удрать…
Но до чего изобретательна Хозяйка Зла! Ух, что она для него измыслила… ух, сунула мордой в трясину… Ни о чем подобном в Грайане давно никто не слыхал…
