Шайса положил на резной столик навощенную деревянную дощечку, острую палочку, подвинул низкий табурет так, чтобы видеть и хозяина, и зеркало.
- Подожди, - мягко остановил его Джилинер. - Сначала хочу убедиться в том, что ты предан мне по-прежнему. Недоверие - это сорняк, который надо выпалывать сразу, иначе он пустит длинные и прочные корни.
Наемник коротким тревожным движением обернулся к хозяину, хотел что-то сказать, но передумал, плотно стиснул губы и, подойдя к креслу, вновь опустился на колени.
Джилинер приложил ладони к его вискам и прикрыл глаза. Зажмурился и Шайса, резко побледнев и опершись ладонями о ковер, чтобы не рухнуть на пол. Испытание верности было мучительным и для хозяина, и для его слуги.
Ворон крепко закусил губу, когда в его сознание хлынуло то, что скопилось в темной и грязной душе Шайсы.
К своему огромному сожалению, маг не умел читать чужие мысли, хотя этим даром обладал Первый Ворон, его предок. Зато Джилинер безошибочно воспринимал эмоции собеседника, а иногда и улавливал возникающие в чужом сознании образы.
Вот и сейчас… Утомленно откинувшись на спинку кресла, Ворон с брезгливым сочувствием взглянул на покрытое бисеринками пота, искаженное гримасой лицо слуги.
- Что, опять? - негромко спросил он.
Шайса открыл глаза и облегченно, со свистом вздохнул. Пытка кончилась. Осталось лишь легкое чувство вины перед хозяином, которого доверенный слуга боялся куда меньше, чем все другие обитатели замка.
- Пусть господин простит меня. Конечно, я заплачу за эту девку. Или куплю вместо нее другую рабыню.
- Дело не в ней, Шайса. Ведь это будет продолжаться и дальше…
- Я… я сдерживался как мог, господин. У меня не было женщины с конца Хмурого месяца.
- Да? Про ту, осеннюю, ты мне не рассказывал.
- Не хотел отвлекать хозяина своими мелкими заботами, ведь Ворон тогда создавал Малый Шар. Разве стал бы он слушать про какую-то бродячую певичку, что забрела в замок?
- Ты прав, я тебя и на глаза бы тогда не допустил. Значит, вчерашняя рабыня уже… шестая, да?
- Седьмая, господин… И за что мне такое наказание? - В сиплом голосе слышалась неподдельная боль. - Почему я, именно я, из всех мужчин на свете, приглянулся Хозяйке Зла? Почему она так хочет спать со мной? Ведь я не лучше других, а вот поди ж ты… Преследует меня, в разных обличьях предстает, подлая такая! А вчерашняя рабыня… я ж ее каждый день на кухне видел! Думаю, девка как девка… ну, взял ее в постель… Сначала-то все хорошо было, а потом гляжу - лежит подо мной Серая Старуха, беззубым ртом ухмыляется! Опять, гадина, провела меня! От злобы глаза кровью заволокло, стиснул я ее горло…
Шайса замолчал, свистящими толчками вдыхая и выдыхая воздух.
Хозяин наклонился к нему, испытывая жалость и искреннее желание помочь - а эти чувства были в душе Ворона случайными и редкими гостями.
- Шайса, змей ты мой ручной… ты же болен, понимаешь? И воздержание не идет тебе на пользу. Чем дольше живешь без женщины, тем сильнее в тебе болезнь. Однажды не выдержишь, снова свернешь шею безобидной девке, приняв ее за Тысячеликую. Послушай меня, возьми себе послушную и ласковую бабенку…
Шайса яростно замотал головой и оскалился.
- Нет, господин! Хозяйка Зла - она коварная… опять меня обманет… Я уж лучше совсем без баб…
- Ну, как хочешь, - бросил Джилинер привычно скучающим голосом. Мимолетный проблеск доброты умер, в сердце Ворона вернулось презрительное равнодушие ко всему, что не связано было с магией и с его собственными великими планами. - Ты все приготовил для записи?
- Да, господин, - откликнулся Шайса тоном ребенка, прощенного за шалость.
- Принеси Большой Шар… покрывало не снимай, я сам…
Перед хозяином встал серебряный треножник, накрытый тяжелой черной тканью. Ворон снял ткань бережно и нежно, словно одеяло со спящей возлюбленной, - и комната озарилась серебряным блеском.
Свет сочился из большого, с человеческую голову, стеклянного шара. Мерцание колыхалось и переливалось, то угасая, то ярко вспыхивая.
Джилинер положил руки на шар - и сияние померкло, словно ладони мага впитали в себя свет. Шар стал мутно-сиреневым, точно наполненным густой жидкостью.
