Обессилев от рыданий, женщина затихла, уронив письмо на песок.
Где-то за оградой сада (в другой, другой жизни!) раздался заливистый смех - что-то развеселило служанок.
Нурайна вздрогнула и выпрямилась, словно это смеялись над ней.
Она сошла с ума! Что она себе позволяет? Закатила безобразную истерику… вздумала сокрушаться о том, чего все равно не вернешь… да и ни к чему возвращать! Скоро окончится срок траура, она снимет этот мрачный балахон и заставит себя обо всем забыть… И не хватало еще, чтобы слуги застали всесильную королевскую сестру в таком позорно зареванном виде!
Нурайна склонилась над фонтаном, поспешно бросая в лицо пригоршни холодной воды. На ноги поднялась уже прежняя женщина - сдержанная, властная, гордая.
Взгляд отыскал на песке скомканное письмо. Что-то в нем было… что-то настолько необычное, что даже под наплывом чувств задержало ее внимание… что-то очень важное…
Подняв письмо, Нурайна перечла его - отстранение, как чужое.
И застыла, вскинув руку ко рту, словно пытаясь заглушить беззвучный крик. Не может быть! Как могла она сразу не заметить такое!..
- Безумец, - шепнули бескровные губы. - Даже не запечатал… и доверил старому дураку…
Ибо хранило то письмо ключ к тайне, способной потрясти страны и народы и изменить лицо мира.
Два слова багряным отсветом полыхнули в душе женщины, затмевая только что прочитанные прощальные строки любви.
Душа Пламени.
Первым порывом Нурайны было догнать брата, рассказать обо всем. Но усилием воли женщина сдержалась. Потом. Это потом. Сначала обдумать все как следует самой. Но еще раньше сжечь опасное письмо. Перечитать, выучить наизусть и сжечь. И растереть пепел меж ладонями.
Джилинер Холодный Блеск поднес к губам бокал с вином, но не отпил ни глотка.
Из серебристой глубины зеркала гордо и дерзко глядел Хранитель крепости Найлигрим. Веселый, разгоряченный недавним боем, он снял шлем и, тряхнув каштановыми волосами, что-то ободряюще крикнул бойцам на гребне стены. Победитель…
- Проклятый самозванец!.. Шайса, когда я вижу этого мерзавца, я забываю даже о том, что начертал для этого мира. Почему я не раздавил это насекомое сразу, как только зеркало предупредило меня о нем?
- Я понимаю чувства моего господина…
- Нет, не понимаешь! Для этого надо быть Сыном Клана! Какое гнусное святотатство!.. А каково сейчас Нуртору?!
- Господин, а что король сделал со вторым… с настоящим Ралиджем?
- Держит при себе, но не разговаривает с ним, даже не глядит в его сторону. Свита, разумеется, ведет себя так же…
- Король не знает, кому и чему верить?
- Вот именно… А болван Айрунги проваливает штурм за штурмом. Три атаки - а Найлигрим держится.
- И атаки все слабее… Грозы мешают, да?
- И грозы тоже… Но главное - во время первой атаки колдунишка растратил почти всю мощь Малого Шара и теперь еле поддерживает порядок в своем сером войске. Пора ему вновь напитать Шар силой…
- Он знает, как это делается?
- Да. Айрунги узнал о Шаре и его свойствах из некоей рукописи, которая совершенно случайно попала к нему в руки. Она хранила сокровенные тайны магии и была такой древней, что ее страшно было развернуть…
- Или выглядела древней, - понимающе ухмыльнулся Шайса.
Чародей одобрительно взглянул на своего подручного. Ничего не скажешь, со слугой ему повезло. Хотя, помнится, при первой встрече Шайса отнюдь не выглядел драгоценной находкой…
Когда восемь лет назад неказистого вида бродяга притащился к воротам замка, он походил на слабоумного. Его прогнали бы прочь, но хозяин случайно оказался поблизости. Джилинера заинтересовал тон, которым коротышка предложил убить кого-нибудь. До наивности просто и небрежно - так просит работы точильщик ножей или плетельщик корзин…
О себе он мог сказать лишь, что скитался по свету и убивал людей за деньги. Откуда родом, сколько ему лет - не помнит, потому что это его никогда не интересовало. На вопрос об имени безразлично повел плечом: кто как хочет, тот так и называет. Сколько раз ему приходилось отнимать жизнь? Да разве ж упомнишь? Часто. И это ему нравилось. Где учился своему ремеслу? А везде понемножку…
Но когда бродяга по приказу господина продемонстрировал умение обращаться с разными видами оружия, Джилинер, сам неплохой боец, был изумлен. Мастер, настоящий мастер! И это при такой тупости, при равнодушии ко всему, кроме убийства… В схватке невзрачный человечек преображался: движения становились хищными, стремительными и точными, из глаз исчезала пелена усталости и тоски…
