– Вы знали о лодке?
– От Артуро. Он несколько раз до этого отлучался в город и приносил сплетни.
Мне показалось, освещение каюты несколько изменилось. Я выглянула наружу, там разгорался рассвет.
– Вы что-то решили, матушка? Вампирша в обмен на внуков.
– Все-таки торгуешься?
– Я аквадоратка, синьора, торговля у нас в крови, – смутившись, пробормотала я.
– Внуки, вампирша. Что ты собираешься ей сказать?
– Предложу сдать подельников и подружиться со мной.
– Она согласится?
– Я бы согласилась. Прочие типы из ее команды навязаны Заре султаном, они не семья, не любовники и, подозреваю, даже не приятели. Я слышала ее разговор с одним из этих инородцев и, хотя слов не понимала, дружелюбием там даже не пахло.
Матрона помолчала, отпила вина, задумчиво посмотрела на стол, на табурет, в сторону двери.
– Ты ведь не любишь своего мужа?
– Как можно?
– Не юли!
– Как можно его не любить?
Свекровь недоверчиво хмыкнула:
– Такого красавчика?
– Такого его, – вздохнула я. – Чезаре как море, как солнце, как ветер.
– И как винтик?
– Да! – Я начала горячиться. – Он как все это и как что-то большее. Он самый умный, хитрый и справедливый изо всех синьоров тишайшей Аквадораты и всего мира. Он тащит на своих плечах всю эту рассыпающуюся махину нашей благословенной республики, но умудряется сохранить в себе человечность. И да, он самый красивый, и самый желанный, и даже уродливая золотая шапка не может испортить его красоты.
– Шапка! – расхохоталась синьора Муэрто. – О чем бы кто ни говорил, а этой шапкой все заканчивается. Ладно, тишайшая невестка, забирай свою вампиршу, свою саламандру и ворох своих политических интриг.
– Матушка, – потупилась я, – Чикко я забрать не смогу. Кажется, она сама выбирает, с кем быть. Поэтому, если она решит остаться с вами, вы же ее не прогоните?
– Не прогоню.
Обрадованная, я потопала к выходу, но на пороге остановилась.
– А давайте я приглашу вас с собой?
– В школу?
– На выпускные экзамены. Это торжественное событие, оно нисколько не запятнает вашего величия. Еще там обещал присутствовать его серенити. И толпа местных патрициев придет поддержать своих дочерей.
– И князь Мадичи, наверное, прилетит лицезреть свою серениссиму?
– Очень на это надеюсь. Лукрецио мой друг, и я буду рада его видеть.
– Хитрая рыжая бестия.
– Ни капельки не обидно.
– Признайся, ты просто хочешь пустить всем пыль в глаза, явившись в школу со свекровью.
– Чуточку, – призналась я. – А еще надеюсь, что, если после моих любовных признаний тишайший Чезаре все-таки захочет со мной разводиться, вы стукнете его своей тростью по золотой шапке.
Свекровь расхохоталась.
– Почти уговорила. Давай только уточним один вопрос: ты хочешь плыть в «Нобиле-колледже-рагацце» именно в мужской сорочке до середины бедер и с колтуном вместо волос на голове?
– Что? Здесь есть зеркало?
Синьора Муэрто махнула в строну. Я подбежала к стене, на которой висела пластина полированной меди. Кракен меня раздери! Мне нужна ванна, и фрейлины, и тысяча горничных. Немедленно.
Ванну я получила. Не сразу. Сначала свекровь хохотала, потом велела мне спуститься за Чикко с Паолой, потом принимала многословные извинения и покаяние последней. И только после этого позвала двоих матросов наполнить горячей водой лохань, стоящую здесь же, в каюте.
– Девицы, – командовала она, поглаживая Чикко, свернувшуюся на ее колене, – под койкой сундук, тащите его сюда.
Вампирша подцепила кованую ручку мизинцем, и дубовая махина оказалась в центре каюты прежде, чем я успела ахнуть. В сундуке были платья, и туфли, и десяток разнообразных масок. Меня загнали в лохань, и пока я там практически варилась заживо, Паола (все-таки мне привычнее было называть ее именно так) разделась без тени смущения и стала обтирать тело влажной тканью. Голых вампиров мне раньше видеть не приходилось, поэтому я сквозь облако пара пялилась на нее во все глаза. На ней не было нательных волос. То есть в том месте, где у обычных женщин что-то там курчавится, у Паолы мраморно белело. А еще она стерла с лица и головы краску. И щеки тоже оказались бледными, а волосы – пепельными. По контрасту с черными бровями и яркими карими глазами это смотрелось ошеломительно. В ней узнавалась та, старая, Паола, но как будто прошлая была всего лишь заготовкой, и теперь ее наконец довел до совершенства резец талантливого мастера.
