К этому времени я уже знал о Юсифе, его жене Гюле и их сыне больше, чем о самых близких людях. Почти каждый вечер в нашем доме возникал о них разговор, и чаще всего о той поре, когда Юсиф, вернувшись с фронта, добивался встречи со своей будущей женой, и только моя мать могла ему в этом помочь…
Земля дрожала; от нее исходил странный, нарастающий, ввинчивающийся в уши звук. «Полуторка» с побитым крытым кузовом на предельной скорости неслась по ухабистой дороге, вьющейся меж невысоких холмов. Гул все усиливался, заглушая взрывы снарядов. Впереди в темной клубящейся пелене возник наконец просвет, а с ним и надежда выскочить из полосы обстрела. Но вдруг машину подбросило, перевернуло в воздухе, и она грохнулась на землю колесами вверх. Из-под капота рванулись языки огня, кабину охватило пламя. Обе двери заклинило. Режущий барабанные перепонки звук прервался, наступила тишина, в которой Юсиф затих, прекратив тщетные попытки выбраться из кабины. Нестерпимый жар опалил лицо, руки — пламя подбиралось все ближе и ближе…
Открыв глаза, Юсиф увидел склоненное над ним женское лицо и не сразу узнал мою мать.
— Что с тобой? Ты что кричишь?!
Обведя нетвердым взглядом комнату, Юсиф увидел старый резной буфет, большой стол, покрытый плюшевой скатертью, стулья с кривыми, расшатанными ножками, занавески на окне из того же бордового плюша, бронзовую люстру с бисерной бахромой, свисающую с высокого лепного потолка, и вспомнил, что находится в доме моего отца. Сместив взгляд, Юсиф увидел, что сидит на стуле, держа на коленях свою кепку-восьмиклинку.
— Ты заснул, что ли? — спросила моя мать, поправляя подол цветастого крепдешинового платья, плотно облегающего ее красивое тело профессиональной танцовщицы. — Пойдем, поешь немного.
— Который час?
— Девять уже… Нет смысла ждать, не смогла она, наверное…
Из дальней комнаты доносились звуки патефона, голоса.
— Я посижу здесь.
— Да не придет она уже, — мать вытерла платком вспотевший лоб, — идем, посиди с людьми.
— Чуть позже.
Широким, плохо освещенным коридором (на окне, смотрящем во двор, темнели куски фанеры вместо выбитых стекол) мать прошла мимо общей кухни, где рядами стояли столики всех соседей, живущих в этой десятикомнатной квартире, к двери, из-за которой слышна была музыка.
В большой квадратной комнате с лепным потолком и высоченными, «венецианскими», как их тогда почему-то называли, окнами, собралось человек тридцать, чтобы отпраздновать семидесятилетие Балададаша.
Посреди комнаты плясали кудрявая пятилетняя внучка Балададаша Соня, ее мать — толстенная Ханым и счастливый виновник торжества, живот которого свисал, как полупустой бурдюк.
Мать подошла к моему отцу, хлопающему в такт музыке, и, нагнувшись к уху, шепотом пожаловалась на то, что Юсиф отказывается принять участие в общем веселье.
— Да пусть сидит, что он тебе мешает?
— Ну что он там один? Поел бы хоть.
Отец громко вздохнул и тем же длинным коридором прошел к своей комнате. Усталые веки, прикрывшие глаза Юсифа даже не дрогнули, когда он открыл дверь.
— Я за тобой, — решительно начал отец, и после долгих уговоров ему удалось вывести Юсифа из комнаты. За одним из поворотов коридора они увидели мою мать и какого-то мужчину, стоящего к ним спиной.
— Я тебя последний раз предупреждаю, — сказал мужчина. И отец узнал брата моей матери, Джавада.
— У меня есть муж, — голос моей матери звучал звеняще зло, — и это его дело.
— Если твой муж — тряпка, — возразил дядя Джавад, — то это не значит, что ты можешь позволять себе все, что угодно!..
— В чем дело? — спросил отец, и выяснилось, что дядя Джавад недоволен тем, что моя мать сделала себе маникюр.
— Что с людьми происходит? — обратился дядя к Юсифу. — С ума все посходили. Стыд и совесть потеряли. Посмотри на её ногти. Будь я её мужем, с корнем бы их вырвал…
— Сейчас все красят ногти, — возразил мой отец.
Дядя скользнул по нему уничтожающим взглядом и, обращаясь к Юсифу, внушительно произнес.
— Объясни своему другу, что не всегда то, что можно другим, позволительно нам. — Затем дядя повернулся к моей матери. — А ты не заставляй меня дважды повторять одно и тоже, — дядя, задев плечом отца, направился к двери.
