Вот такой монарх в третий раз за сегодняшний вечер пригласил меня на танец, сделав это не вполне вежливо — через кардинала Руффо.
Я вошла в зал и остановилась, зажмурившись от яркого сияния хрустальных люстр. В этот миг лакей передал мне письмо — по внушительности конверта и печати я сразу поняла, что оно от королевы, которая сегодня у лорда Гамильтона не присутствовала. Я ожидала подобного письма, поскольку еще раньше леди Эмма говорила, что королева наверняка захочет встретиться со мной. Возможно, это было приглашение в Палаццо Реале[3]. Я хотела было распечатать письмо, но тут заметила идущего через зал ко мне короля Фердинанда и поспешно спрятала конверт.
Облаченный в самые роскошные одежды, какие только можно представить, король казался еще выше и шире, хотя и на самом деле был довольно мощного телосложения. Среди всех присутствующих он именно тем бросался в глаза, что был словно вырублен из глыбы камня каким-то не слишком утонченным скульптором. На голову выше многих мужчин в зале, крепкий, плотный, даже на вид ужасно сильный, с очень широкими плечами и большими руками, способными гнуть подковы, он, если бы жил в Неаполе во времена, например, Суллы, то, вероятно, был бы гладиатором. Лицо его, крупное, надменное, нельзя было назвать ни красивым, ни некрасивым, но его делал очень примечательным большой длинный нос, за что Фердинанд IV и получил от неаполитанских лаццарони прозвище Носатый. Я вдруг со смущением вспомнила утверждение Изабеллы де Шатенуа о том, что нос мужчины свидетельствует о его других, более интимных достоинствах, и подумала, что если это верно, то Марии Каролине не позавидуешь.
Король приблизился, и я снова поклонилась ему, пребывая в легком замешательстве от своих же собственных мыслей. Ну с чего бы мне о таком думать?
— Вы встретились с кардиналом Руффо, мадам? — по-французски спросил меня Фердинанд.
— Да, государь, — на том же языке ответила я.
— Что сказал вам этот старый пьяница?
Глядя на короля снизу вверх, ибо он был куда выше меня, и несколько удивленная тем, как он назвал кардинала, — разговор все-таки шел о князе церкви, да еще таком известном, — я честно ответила:
— Его высокопреосвященство передал мне ваше желание танцевать со мной, сир, и мне очень жаль… жаль потому, что я немного опоздала. Павана уже звучит, да?
— Немного — это мягко сказано, моя дорогая. Мы ожидали вас четверть часа. — Поглядев на меня, он добавил: — Ваше счастье, что у нас изменилось желание. Мы не хотим больше танцевать. Мы были бы довольны, если бы вы сопровождали нас в оранжерею леди Гамильтон.
Я выслушала его слова, подумав, что это только его желание, а не мое. Идти в оранжерею мне совсем не хотелось, к тому же я знала, какое это безлюдное место, так что, учитывая репутацию Фердинанда, лучше было воздержаться от таких рискованных шагов.
— Ваше величество, — сказала я, переходя на итальянский, — не думаю, что сейчас подходящее время для этого — все-таки уже за полночь. Кроме того, мне кажется, что я не смогу быть для вас таким гидом, как леди Гамильтон. Это же ее оранжерея.
Надменно повернув голову, он как-то искоса взглянул на меня — взглянул так, словно я сказала совершенно недопустимые вещи, какие он, король, никогда в жизни не слышал.
— Это что — отказ?! — медленно спросил он.
Я была сбита с толку. Честное слово, за долгие годы революции я совершенно разучилась говорить с королями… к тому же Людовик XVI, с которым я часто общалась, никогда не звал меня ни танцевать, ни сопровождать его куда-то, так что опыта у меня совсем не было. Да и как вести себя с королем, который говорит о себе «мы», как говорили короли триста лет назад?!
Но, зная, что не следует менять «нет» на «да», иначе к тебе потеряют уважение, я твердо ответила:
— Да, ваше величество, я очень сожалею, но вынуждена отказать вам. От запаха цветов у меня кружится голова, и я часто падаю в обморок. — И тут же добавила с легкой улыбкой: — Что это будет для вас за удовольствие возиться со мной, если я потеряю сознание!
— Так вы о нас заботитесь? Не заботьтесь. Нам нравятся любые удовольствия.
