— Вы уже видели его?
— Да. Я два часа стоял у его колыбели.
— Он мужественный мальчик, правда?
— Этого и следовало ожидать. Это ребенок исключительно благородной крови.
Александр добавил, усмехаясь:
— Смесь крови де ла Тремуйлей и дю Шатлэ — по-моему, это довольно гремучая смесь, дорогая. Поглядим, что из этого выйдет.
Я молчала, прижимая его руку к своей щеке. Нельзя даже описать то, что я чувствовала в тот миг. Я была спокойна, потому что рядом был Александр. Я была необыкновенно горда, потому что родила ему сына. Наконец, я была очень счастлива, ибо отныне мы были вместе. Мы составляли теперь одну семью.
Он поцеловал мою руку, потом — с осторожностью, какой я раньше в нем не замечала, — коснулся губами моих губ.
— Спасибо, душенька, великое спасибо, — произнес он с искренней благодарностью. — Вы подарили мне великолепного сына. Подарили его именно тогда, когда он стал мне нужен. Мой отец — он так рад. Да и все вокруг очень рады. Вы принесли в Белые Липы счастье, любовь моя.
Я задержала дыхание в груди, чтобы не пропустить ни слова из того, что произносил этот глубокий, столь любимый мною голос. Каждое его слово стоило горы золота.
— Никого я не люблю так, как вас, Сюзанна, и то маленькое создание, что лежит в люльке, — сказал он с нежностью. — И каким же был я вчера дураком, когда затеял с вами тот разговор! Да будь я проклят! Честное слово, мне нет прощения.
— О, что вы выдумываете, — принялась я его горячо разубеждать. — Все это глупости. И не смейте себя упрекать! Это не ваша вина… и не моя. Просто судьба так захотела.
— Вы тоже подумали, что Пасха — это хороший знак?
— Да.
Улыбаясь, он снова поцеловал мою руку. И сказал:
— Честное слово, я люблю тебя, Сюзанна.
— А я тебя.
В конце концов мы оба рассмеялись.
На минуту оставив меня, он вернулся с малышом на руках. Ребенок был завернут сейчас в рубашку — отцовскую рубашку, рубашку Александра. Это была старая бретонская традиция. Правда, вчера о ней не вспомнили. Но ведь лучше поздно, чем никогда.
Александр положил ребенка между нами, и мы оба склонились над ним, шепотом обмениваясь замечаниями, страшно боясь его разбудить. Меня радовало то, что Александр так счастлив, что он так часто смеется. Я ведь обожала его улыбку — белозубую, сверкающую, словно осветлявшую лицо от подбородка до темных ресниц. Одна его улыбка наполняла меня радостью.
— И все-таки он маленький, — зашептала я, — очень маленький! Ах, не разубеждайте меня, это я виновата. Я зря волновалась. Я повела себя как дуреха…
Смеясь, он поцелуем закрыл мне рот. Потом шутя произнес:
— Черт возьми, я совсем иного мнения об этом мальчугане. Он невелик, но скоро возьмет свое. Вы же не видели, как он напал на кормилицу.
— Он, значит, не лишен аппетита? Ах, как хорошо, Александр!
Подняв голову, я с любопытством спросила:
— Вы видели его глаза? Какие они?
На лице Александра отразилось искреннее недоумение. Оказалось, что ни он, ни я глаз мальчика не видели.
— Как же их увидишь, если он все время спит. Ничего, мы немного потерпим и еще познакомимся с ним.
Я тихо-тихо спросила:
— Знаете, что мне больше всего нравится в вас, мой милый?
— Теряюсь в догадках, Сюзанна. Ну же, говорите, а то меня замучит любопытство.
— Ваши глаза. Они такие синие-пресиние… Ах, если бы и у него были такие же!
Мы замолчали. Потом Александр, положив мою голову себе на грудь и перебирая мои волосы, заговорил:
— Это будет очень хороший парень, мы уж оба для этого постараемся, дорогая. И хорошо, что наш первенец — мальчик. Он будет наследником, герцогом дю Шатлэ. Кстати… Послушайте, а вам-то кого хотелось?
— Мне было все равно, — сказала я честно. — Но теперь, конечно, мне хочется только его. Этого мальчика. Я бы его ни на кого не променяла.
— Да уж, надеюсь на это… А еще надеюсь на то, что он на вас будет похож. Говорят, сходство с матерью приносит счастье.
— С каких пор вы стали суеверным, Александр?
— С тех пор, как у меня появилось, что терять. Вы и этот мальчик…
Я вся вскинулась, пораженная внезапной мыслью.
— Этот мальчик, этот мальчик! Сколько можно так говорить? Ему следует выбрать имя!
