— Это естественно. Вы очень много крови потеряли. И еще не скоро подниметесь с постели.
— А вы… вы давно здесь, господин доктор?
— Почти пять часов.
— Как же вам удалось так быстро приехать?
— Брике разыскал меня у графини де Лораге. Благодарение Богу, что я был так близко.
— Что, разве я была так слаба?
— Вы истекали кровью. Ваш обморок — как раз следствие кровопотери. Мне пришлось наложить столько швов, а вы этого даже не почувствовали.
Я попыталась улыбнуться.
— Но ведь теперь все хорошо, да, господин д’Арбалестье?
— Да. Это просто чудо какое-то. Вам повезло, мадам.
Я упала на подушки и снова улыбнулась. Мне нравился доктор д’Арбалестье. Он напоминал мне чем-то Эсташа Лассона. У них даже очки были одинаковой формы, и это сходство успокаивало меня.
— Невероятный случай, — сказал он будто самому себе. — Я опишу его в парижском медицинском журнале. Невероятный случай стремительных родов… Похоже, что-то очень звало вашего сына на свет, мадам.
— Сына? — Я сразу ожила и снова привстала на локте. — С ним все хорошо, надеюсь?
— Да. Он цепкий мальчик. Я буду наведываться каждые два дня. За таким нетерпеливым ребенком стоит наблюдать.
— Я надеюсь, — прошептала я, — что ему не придет в голову еще чем-то нас поразить…
Вошла Маргарита. Вид у нее был чрезвычайно гордый, а на руках она, как священные дары, держала крохотный белый сверток.
— Целых шесть фунтов, — с улыбкой объявил доктор д’Арбалестье. — Это тоже рекорд для семимесячного.
Маргарита осторожно положила ребенка рядом со мной, и я в первый раз, не без некоторой робости, взглянула на личико своего нетерпеливого сынишки. Он был весь спелёнутый, как крохотная мумия, и, честно говоря, сейчас далеко не блистал красотой, был даже страшненький, как все недоношенные младенцы, но выглядел чрезвычайно умилительно. Я склонилась, нежно коснулась губами его щечки.
— Скоро ему захочется кушать, — сказала Маргарита. — Повивальная бабка помазала ему язычок медом, чтобы у него появился аппетит.
Это был деревенский бретонский обычай. Я видела, как иронично сверкнули глаза доктора за стеклами очков.
— Ах, Боже мой, — прошептала я, — у меня опять нет молока.
— Чепуха, — заявила Маргарита. — Ни одна знатная дама не станет сама кормить ребенка. В округе найдется с десяток бретонок, которые сочтут за честь быть молочной матерью будущего герцога дю Шатлэ. Правильно я говорю, господин доктор?
— Постарайтесь выбрать лучшую из них, милейшая, — посоветовал он. — А что касается вас, мадам, то, разумеется, вам не следует вставать с постели. Я останусь здесь на ночь, на тот случай, если произойдет еще какая-нибудь неприятность.
— Элизабет приготовит вам комнату, сударь…
«Мальчик, — подумала я с нежностью. — Ах, похоже, что этот ребенок заберет себе ту частицу моего сердца, что принадлежала раньше Жану».
— Герцог не вернулся? — спросила я с надеждой, обращаясь к Маргарите.
— Нет, милочка. Мы уж и искать его послали. Он ведь еще, наверное, не знает, что тут случилось.
Я устало прошептала:
— Меня ужасно клонит в сон… Я, наверное, усну, Маргарита.
— Да о чем речь? Спите сколько угодно. Я никому не позволю вас тревожить. Мы только перенесем вас из гостиной в спальню, но мы это тихонько сделаем, вы даже не почувствуете…
«Какой сегодня день? — подумала я, уже засыпая. — Ах, да, 18 апреля 1797 года… Боже мой, как хорошо, что наш малыш родился прямо на Пасху! Это хороший знак… Просто, можно сказать, счастливая звезда…»
С этой мыслью я и уснула.
На следующее утро, когда я проснулась, первым, что я увидела, было лицо Александра.
Он сидел рядом, держа мою руку в своих. Сидел, вероятно, довольно долго.
— Вот как, — прошептала я, улыбаясь, — вы не осмеливаетесь меня будить?
— Я был рад, что вы отдыхаете. Вы спали так сладко.
Наклонившись, он произнес:
— Ну мог ли я думать, что вернусь из Динана, уже став отцом?
— Это было сюрпризом и для меня, любовь моя. Все случилось слишком внезапно.
— Д’Арбалестье сказал, что вы сильно пострадали.
— Теперь это не важно. Я рада тому, что жива, и хочу забыть все плохое.
Помолчав, я шепотом — будто речь шла о чем-то сокровенном, тайном — спросила:
