Настя подняла голову и посмотрела на землемера так, будто раздумывала, шутят с ней или же говорят серьезно.
— Ну, так как же, спустимся в овраг и попробуем пройти вдоль ручья? — предложил землемер.
Настя отрицательно покачала головой. На лице ее теперь было ясно заметно беспокойство.
— Туда нельзя, — сказала она. — Почему?
— Нельзя в ту сторону, ну, нельзя, — твердила девочка, потупив глаза, — я знаю…
— Что ты знаешь?
— Там плохое место — Мерзлая падь.
— Чем же плохое?
— Плохое! — с особым значением повторила девочка. Глаза ее потемнели, губы упрямо сжались. — Не могу объяснить, очень плохое. Ах, плохое! — сказал Кандауров таким тоном, как будто только сейчас до него дошло значение этого слова. — Если плохое, не будем туда ходить.
Он сел на пень и стал разжигать трубку. Девочка опустилась рядом на землю, устланную толстым, мягким ковром из опавшей листвы. Опершись острым подбородком на смуглую ладонь, Настя подняла глаза к верхушкам сосен, отчего лицо ее приняло мечтательное выражение.
— Миша говорил: придет такое время, что не останется ни одного, который бы голодал… — прошептала Настя. — И сирот, говорит, не будет… У кого умерли отец и мать, о тех будут заботиться самые известные и добрые люди.
Кандауров посмотрел на девочку и задумчиво кивнул. Правильно говорит Миша. Так это и будет.
— Хорошо здесь, — со смущенным видом, как бы
признаваясь в своей слабости, сказала Настя. — Здесь всякие мысли приходят.
— Любишь это место? — удивился землемер. — Значит, оно тебе знакомо?
— Угу, — подтвердила Настя. — Мы здесь охотились и рыбу ловили. Там, за лесом, озеро. — Девочка задумалась, глядя вдаль.
Перед ними расстилалась земля, желтая от опавших листьев и полосатая от длинных вечерних теней. Метнулась с дерева юркая белка, побежала по земле. Она вспыхивала, словно охваченная огнем, выбегая на солнце, и гасла, попадая в тень. Так она и скользила через полянку, вспыхивая и угасая, и вот нырнула за корявый красный пень. И стволы берез были красные, и небо пылало. Закат.
— Я Потому и убежала к вам. Учиться хочу, — сказала вдруг Настя.
— Знаю. Ну что ж, будешь учиться.
Кандауров, прищурив глаза, рассматривал приплюснутое солнце, исчезающее за лесом.
— Ну, будет, — сказал он таким тоном, будто упрекал себя в чем-то. — Пора идти!
Оглянувшись на Настю, Кандауров свистнул по-фазаньему.
— Я тоже умею так, — сказала девочка и, вытянув губы, в точности воспроизвела тот же звук.
Они пустились в обратный путь.
Острым взглядом таежницы Настя приметила легкие следы на земле.
— Рысь, — сказала она радостно. — Видите, рысь, — повторила она, подбегая к кривой березке и впиваясь глазами в кору дерева, пересеченную глубокими царапинами. — Вот какая рысь, — Настя показала ее рост.
Прошли еще несколько шагов.
— Бёрд! — воскликнула Настя, заметив на ветке дуба синицу.
Землемер остановился.
— Бёрд? Вот как! А кто тебя научил этому слову?
Настя посмотрела на него и ничего не ответила.
По дороге Кандауров настойчиво расспрашивал девочку о Ли-Фу, о Гжибе, о ее прежней жизни. На некоторые вопросы она отвечала, другие оставляла без ответа, только качала головой.
За полкилометра до лагеря Кандауров увидел Мишу, который бежал навстречу, прижав локти к бокам. Это была его вечерняя прогулка. Миша приблизился к землемеру и сказал, покосившись на Настю:
— Вот вы где! А знаете, Гжиба что-то замышляет. Увидите, натворит он дел!
Землемер выколотил трубку о твердый, как камень, пень и взглянул на небо. Над соснами теснились тучи.
— Ладно, в лагере поговорим, — сказал он, пряча трубку в карман.
Я знаю, вы боитесь Гжибы, — воскликнула Настя, — а я не боюсь! Он, правда, страшный… Он человека убил.
Миша вздрогнул и повернулся к Насте.
— Человека? За что же?
— Этот человек ногами на него затопал, а Гжиба схватил табуретку и ударил его, а потом в тайгу ушел.
— Вот видите, Владимир Николаевич, — возмутился Миша, — для него это пустое дело: взял и убил человека ни за что. И ничего ему не было? — снова обратился Миша к девочке.
— Нет. Он сразу в тайгу ушел. А потом вернулся. Только избу его спалили-
Миша усмехнулся:
— Дешево отделался!
