— Ну, сам посуди, — продолжал Фома, затягиваясь самосадом и косясь на Мешкова. — Кто к нам туда пойдет? Леса кругом дремучие, болота зыбучие, пойди проберись. Вот оно как! Уйти оттуда — ушел, да и то не по дороге, а по тигриной тропе. Расступилась тайга-матушка: убирайся, мол, ежели не любо здесь. И сомкнулась обратно за плечами на веки вечные. А тропа та, видно, травой заросла, водой ее залило, буреломом завалило. И мыкаюсь я с этих пор по белу свету, как перекати-поле, все деревеньку свою старую ищу. Вот к вам теперь пристал, думал, поможете на след ее напасть.
— И все-то ты выдумываешь, — не выдержал Миша. — Нет такой деревни. Сам ее придумал, потому и Фомичевкой назвал.
— Нет есть, — посмеиваясь, повторил Фома. — Коли говорю, значит есть, только пути туда заказаны.
— Эх ты, несознательный элемент! — рассердился Миша. — Все о такой деревне мечтаешь, где бы никто не мешал в богатеи выйти.
— А я и здесь выйду. Изловчусь и выйду.
— Не выйдешь, Фома, условия у нас неподходящие, — суховато заметил Кандауров. — Вот если бы старое время вернуть для тебя, тогда еще, может быть…
— Верно, верно, Фома, — поддержал Кандаурова Миша и отчужденно глянул на возчика. — Смотри, ноги поломаешь на этих своих тигриных тропах. Только о себе и думаешь, только о себе и говоришь…
— А ты об ком думаешь?.. Ну, об ком?..
— Да ты пойми, ведь мы — землеустроители! Понятно тебе? Землеустроители, — повторил Миша раздельно. — Всю землю должны устроить, в порядок привести.
— Как же, устроишь ее. Устроитель!
— А вот и устроим! Только не так нужно жить, как ты живешь. Взять Ли-Фу… Он тоже уехал из родных мест, как ты на своей Фомичевки, но не для себя счастья ищет, — мечтает помочь родному народу. — И Миша принялся рассказывать о замысле Василия Ивановича. В этот момент послышался осторожный стук в дверь.
«Он, — подумал Миша. — Легок на помине! Что-то скажет Владимир Николаевич? Как бы не рассердился».
Утром из тайги вернулся Ли-Фу. Миша видел его и пригласил на вечеринку, никому не сказав об этом. Несмотря на все свои хорошие качества, Ли-Фу для них человек посторонний. Поэтому Миша решил поставить землемера перед совершившимся фактом, но из осторожности позвал Ли-Фу не к шести часам, как было назначено для всех, а к восьми, рассчитывая, что к тому времени вечеринка будет в разгаре, все придут в благодушное настроение и только обрадуются новому члену компании. На вечеринке Миша решил попросить землемера, чтобы тот нанял Ли-Фу на работу в отряд. Он сам увидит, что это за человек! Кроме того, Миша надеялся, что Василий Иванович расскажет все, что ему известно, о покушении и о людях, которые могли его совершить.
Миша вскочил и побежал к двери. Это в самом деле был Ли-Фу. Несколько смущаясь, Миша ввел его в комнату.
Василий Иванович, Ли-Фу — мой исцелитель! — торжественно отрекомендовал он дунгана.
Ли-Фу скромно, но с достоинством поклонился, пожелал всем приятного аппетита и поздоровался за руку сначала с Кандауровым, затем со всеми «стальными. Землемер вопросительно посмотрел на Мишу, а тот подсел к нему и с виноватым видом зашептал на ухо объяснения. Бурденкова поставила на стол еще один прибор. Видя это, Фома изобразил притворный ужас на лице, замахал руками.
— Ты что, сдурела? — напустился он на хозяйку. — Ты чего даешь? Тут палочки нужны. Китайцы разве вилкой едят? — Он отвернулся, прикрыл горстью рот и захихикал.
Ли-Фу привстал со своего места и, вежливо улыбнувшись, вернулся к Фоме.
— Моя родился Китай, но китайсыка обычаи моя не шибко соблюдай, — пояснил он. — Моя родом из Синьцзян, но умей и вилка-ложка кушай. — Снова сев на свое место и лукаво потупив глаза, Ли-Фу добавил: — А вот твоя к Василь Иванычу гости ходи, моя тебе дунгансыка кушанья угощай и палочка давай, а вилка-ложка не давай.
— Я тогда голодный останусь, не умею с твоими палочками управляться, — проворчал Фома под общий хохот. — Я уж тогда лучше рукой.
— Все думай: моя — китайсыка люди, — проговорил Ли-Фу, — а моя Василь Иваныч зови, моя есть дунган.
— Ну дунган, так дунган, — согласился Кандауров. — И дунган человек, и китаец человек.
