– Сердце дурака всегда на кончике его языка, – пробормотала она. Одна из поговорок ее мамы, по любой причине или случаю. Конечно, это Египет. Подобные высказывания можно услышать повсюду, их произносили сотни губ, и часто их никто не просил. Только ее мама использовала их после каждой второй фразы. Наверняка это какой-то рекорд. И не только в Египте. Неведомо, откуда она их брала. Папа часто шутил, что, должно быть, она начала с рождения, попрекала ими повитуху и продолжала до самого субу[7].
Мысли о матери, как всегда, напомнили ей о доме. Она не была там несколько месяцев. Даже на Ид[8]. «Слишком много работы», – говорила она семье. Не то чтобы она по ним не скучала. Но каждый раз, когда Фатима приезжала в деревню, все в ней казалось таким маленьким. Она еще помнила, когда Луксор казался самым большим городом в мире. Но по сравнению с Каиром он выглядел разросшимся поселком, полным старых руин.
Блики света заставили ее выпрямиться и выглянуть в окно, где она столкнулась с призраком своего отражения: темные овальные глаза, мясистый нос, полные, твердые губы. Она прибыла в Гизу. Город разрастался, наполняясь приезжими, которые сбежали из тесных кварталов Каира. На плато расстилались мощеные улицы и здания новой постройки – освещенные электрическими лампами в виде лотосовидных колонн[9] неофараонского стиля. Над крышами выдавались фермы недостроенной причальной мачты, где грузовые дирижабли вскоре будут становиться в док, превращая это место в торговый узел. Все же, чем бы там ни становилась Гиза, ее прошлое продолжало бросаться в глаза – пирамиды за городом нависали над ним, словно горы.
Имение Уортингтона состояло из квадратов и прямоугольников, будто несколько зданий произвольно выстроили друг за другом – так, чтобы они вытягивались в длину. Архитектура была в традиционном стиле, с башенками, минаретами и колоннадами бежевого камня, подчеркнутого темными деревянными балюстрадами и портиками. Имение располагалось в еще более крупном саду: оазис пальмовых деревьев и тенистых кустов, воплощающий образ парящего над океаном песка острова.
Экипаж остановился у входа в имение и выпустил Фатиму. У ворот было припарковано несколько других повозок с синими и золотыми цветами каирской полиции. Поднявшись по лестнице, следователь постучала тростью в дверь. Ей открыл высокий старик в белой галабее.
– Доброй ночи, молодой мастер… – начал он на английском, затем остановился, на костлявом лице появилось любопытство. Снова он заговорил уже на арабском. – Доброго вечера, дочка. Я Хамза, ночной дворецкий в этом доме. Чем могу помочь?
Фатима спокойно восприняла и ошибку, и ее исправление. Костюм и мальчишечье лицо многих сбивали с толку при первом взгляде. При виде значка брови дворецкого поднялись еще выше. Но к этому она тоже привыкла. Широко распахнув дверь, Хамза слегка поклонился и проводил ее внутрь.
Они стояли в просторной, похоже, гостиной. Винтажные, инкрустированные серебром лампы свисали с высокого потолка темного дерева, их свет отражался от пола – пространство белых плит в форме звезд. Стены были украшены разнообразным антиквариатом: от полной жизни сефевидской[10] картины, изображающей игроков в поло, до пары мечей в красно-коричневых кожаных ножнах. Их разбивали четыре лукообразных, равноудаленных арочных прохода, и ночной дворецкий провел Фатиму сквозь один из них вниз по не менее изобильному коридору. Яркие ковры свисали со стен, подобно гобеленам: красные цветы Тебриза[11], бордовые цвета Анатолии[12], зеленые, с желтыми принтами Бухары, и все это рядом с деликатной решеткой машрабии[13]. Пока агент их разглядывала, до ее ушей донесся слабый звук. Словно звон металла. Затем он исчез.
– Жаль вас принимать в нашем доме в подобное время, – сказал дворецкий. – Это пятнает красоту, заложенную в его создание.
– Сколько вы работаете в имении, дворецкий Хамза?
– С самого начала. Уже больше десяти лет. И видел, как дом лорда Уортингтона вырос до нынешнего великолепия!
Фатима не была уверена, что назвала бы этот сказочный дворец великолепным. Но каждому свое.
