— А скажи мне еще раз, Олеся… я как-то тебя ведь уже спрашивал… Что ты ощущаешь, когда берешь в руки капсулы? — Я не просто так поинтересовался. Наглый котишка лежал у меня пузом вверх на левой ладони, а правой рукой я дразнил его шелковой кисточкой чёток. Зверек злился, бил по ней растопыренными передними лапами, а когда зацеплял маленькими коготками кисточку, то немедленно подключал и задние лапки и начинал драть не оказывающие никакого сопротивления нахалу мягкие шелковые нити. Игра нравилась нам обоим.
Олеся склонилась над своими ладонями, сведенными в чашу. Она держала девочку. Кошечка была намного спокойнее и выдержаннее своего брата-хулигана, и лишь жмурилась и потягивалась, смешно вытягивая задние лапки и аристократически отводя хвостик. Олеся грустно улыбалась жеманнице, иногда легонько дуя ей на шерстку живота. От этой ласки маленькая кошечка еще больше вытягивала напряженные лапки и принимала красивые позы. Совсем как модель на подиуме! Вот ведь женщина, с младых усов и когтей! И никто ее не учил. Чудеса, да и только…
— А у нас нет таких красивых зверьков… Чем-то она похожа на ребенка… — Олеся совсем загрустила. — Ты что-то спросил, Афоня?
— Про капсулы… Играю с пацаном чётками, вот и спросил…
— А-а-а… Я же тебе говорила. Они как живые, никакой опасности я в них не вижу. Наоборот, они мне как будто что-то шепчут утешительное, поддерживают. Когда я надеваю эти украшения, кажется, что сила так и бурлит по всем жилам, сила и радость. А вот твои чётки… Я же вижу… любишь ты их, гладишь все время, в руках ласкаешь. Но молчат камешки, не отвечают тебе. Только хмарь тёмная тебя окутывает. Как вторая кожа… Нет — это больше на латы похоже. Мне так почему-то кажется.
— Вот оно как… Хмарь, значит. Интересно, а эти латы сможет пробить… Хм-м, ну об этом после. Вот паршивец! Отдай, слышишь, отпусти сейчас же! Не мурзись, котище, да на, на тебе! — Я поставил котенка на землю, надел на его шею свои чётки, и легким шлепком направил его к матери. Мальчишка шел как триумфатор, задрав хвост, мотаясь под тяжестью голубых капсул, но гордо вскинув головенку. — Тебе, тебе! Дарю! Отобрал у меня — теперь владей. Положи девочку, Олеся, пойдем-ка к нашему озеру сходим… Обобрали меня, вишь ты, нужно капсул на новые чётки набрать… Да и тебе пару камешков подберем… Там узнаешь зачем…
Олеся ничуть не возражала. Подхватила автомат и молча пошла рядом со мной. А я уже напряженно думал, стоил планы, схему эксперимента. Долго ли, коротко, а до озера мы за пару часов добрались…
Немного посидели у зеркала воды, отдыхая, а потом я достал из воды несколько энергокапсул.
— Держи, Олеся… Эти такие же? Они живые? Внутри сила бежит? А ты сможешь эту силу выпустить… ну, бросить вон туда, в скалы? — Я взмахнул рукой, сбрасывая с нее капли воды. Олеся, положив автомат на колени, повернулась к отстоящему от нас метров на семьсот скальному выступу. Капсулы она грела в своем кулачке.
— Не знаю, Афоня. Никогда не пробовала…
— Ну и попробуй. Все когда-то происходит впервые… — я с интересом смотрел на нее. — Давай мне свой автомат. Нет-нет! Не вставай! И поз никаких специальных принимать не надо… Дело же обычное. Простое, как… как окурок. Вот ты докурила сигарету, и теперь щелчком, машинально, не задумываясь, отправляешь окурок в урну. Ну, давай… попробуй…
Олеся высыпала в другую руку лишние капсулы, оставив в пальцах лишь один синий камешек. Посмотрела на него, на скалу, снова на капсулу… Я замер. А она лишь чуток недоуменно пожала плечами и протянула руку к белым скалам. Раздался звук — негромкий шум катящихся стальных шариков. Ага, как будто обойму шарикоподшипника вынули и уронили на пол. А к скалам будто скользнул язык теплого воздуха. Такое же дрожащее, зыбкое марево. Однако никакого жара. Язык скользнул, на мгновение обнял скалы и валуны, и… рассеялся без остатка… Олеся потрясенно молчала. А я уже знал, что сказать.
