Он потоптался на месте, глядя на меня изумленными, ничего не понимающими глазами, и побежал в ту же дверь, из которой я только что вырвался.
Я посмотрел ему вслед и встал. Рванул за спиной полы завязанного сзади халата — завязки лопнули. Я вытер им руки и бросил на пол. Туда же швырнул и шапочку. В глубине протянувшегося передо мной коридора мелькнула девушка в белом — врач или сестра, — простучала каблучками-шпильками по паркету и скрылась в одной из комнат. Я машинально пошел в ее сторону мимо одинаково белых дверей. Они вели в кабинеты врачей, чьи имена были отпечатаны на карточках в рамках из белой пластмассы. «Д-р Громов С. Н.», — прочел я на одной из карточек. «Мой» кабинет. Что ж, войдем!
У широкого итальянского окна за «моим» письменным столом сидел Кленов и читал газету.
— Уже? — спросил он сдержанно, но в сдержанности этой прозвучали тревога и страх.
Я молчал.
— Жив?
— А ты почему здесь? — спросил я вместо ответа.
— Ты же сам сказал, чтобы я здесь дожидался! — вспылил Кленов. — Что с ним?
— Не знаю.
Он вскочил:
— Почему?
— Мне стало дурно… Я почти потерял сознание.
— Во время операции?
— Да.
— Кто же оперирует?
— Не знаю. — Я старался не глядеть на него.
— А сейчас почему ты здесь?! Почему не в операционной?! — закричал Кленов.
— Потому что я не хирург, Кленов.
— Ты с ума сошел!
Он не оттолкнул — отшвырнул меня плечом, как в хоккейной баталии, и выбежал в коридор. А я бессмысленно сел на стул посреди комнаты, не мог дотащиться даже до письменного «моего» стола. «Я не хирург», — сказал я Кленову. Но как же тогда я мог начать операцию и благополучно довести ее до критической минуты, не вызывая ни в ком сомнений? Значит, во сне так можно. Тогда откуда же этот страх, почти ужас перед случившимся? Ведь и Олег, и операция, и Кленов, и я сам — все это только призрачный мир сна, и я это знаю. «А вдруг нет?» — сказал Заргарьян. А вдруг нет?
Зазвонил телефон на столе, я отвернулся. Телефон продолжал звонить. Наконец мне это надоело.
— Сережка, это ты? — спросили в трубке. — Ну как?
— Кто говорит? — рявкнул я.
— Не кричи. Уже меня не узнаешь.
— Не узнаю. Кто это?
— Ну, я, я! Галя. Кто же еще.
«Галя волнуется, это вполне естественно, — подумал я. — Но почему по телефону? Уж кому-кому, а ей следовало бы дожидаться в приемной. Приехал же Кленов».
— Ты что молчишь? — удивилась она. — Неужели неудача?
— Видишь ли… — замялся я. — Не могу сказать тебе ничего определенного. Мне стало плохо во время операции. Продолжает ее ассистент…
— Асафьев?
«Опять этот Асафьев. А я знаю, он или не он? И не все ли равно кто, если это только сон?»
И я сказал:
— Наверное. Я не разглядел. Они все в марлевых масках.
— Ты же не доверяешь Асафьеву. Еще утром сказал, что он хирург для амбулатории.
— Когда сказал?
— Когда завтракали. Еще за тобой машина не пришла.
Я знал точно, что утром мы с Галей не завтракали. Я был дома. И никакой машины у меня вообще нет. Но зачем спорить, если все это сон.
— А с тобой что? — продолжала она. — Что значит «плохо»?
— Слабость. Головокружение. Утрата памяти.
— А сейчас?
— Что — сейчас? Ты об Олеге?
— Да не об Олеге — о тебе!
Я даже подивился: откуда у Галки такая черствость? Олег на операционном столе, а она спрашивает, что со мной?
— Полная атрофия памяти, — сказал я сердито. — Все забыл. Где был утром и где я сейчас, кто ты, кто я и почему я хирург, если один вид скальпеля приводит меня в содрогание.
В трубке замолчали.
— Ты слушаешь? — спросил я.
— Я сейчас же еду в больницу, — сказала Галя и положила трубку.
Пусть едет. Не все ли равно когда, куда и зачем? Сны всегда алогичны, только я почему-то наделен способностью рассуждать логически даже во сне. Решимость бежать, созревавшая еще с той минуты, когда я покинул операционную, окончательно во мне укрепилась. «Оставлю какую-нибудь записку для приличия и уйду», — подумал я.
На верхнем листке из блокнота, лежавшего на столе поверх каких-то бумаг, я прочел типографский текст: «Доктор медицинских наук, профессор ГРОМОВ Сергей Николаевич».
И тут я вспомнил свой листок из блокнота, на котором мой предположительный Гайд начертал таинственную, но указующую надпись. Она оказалась ключом к разгадке. Правда, до самой разгадки я еще не добрался, но ключ уже был в замке. «А вдруг нет?» — ответил мне Заргарьян на мой вопрос, сон ли это. А вдруг я по отношению к доктору медицинских наук, профессору Громову Сергею Николаевичу точно такой же невидимый агрессор, как и мой вчерашний Гайд по отношению ко мне? И не следует ли мне по его примеру оставить такую же указующую запись?
