С тоской гляжу, как куча ветвей тает… Огонь для меня — жизнь. Понемногу подбрасываю ветви. Хвоя мгновенно вспыхивает, сгорает. Все, чем укрывался, перебросано в костер, затем подстилка, на которой лежал, — последний мой резерв — идет в огонь. Предутренний мороз крепчает. Пронизывает насквозь. Делаю попытку ползком дотянуться до кустиков стланика. Но снова сердце парализует движения. Теперь остался последний шанс — отодвинуть. оставшиеся угольки и лечь на нагретые камни. Сколько-то времени продержусь. Это работа — а двигаться не могу. Как быть?
Пусть, думаю, сердце разорвется сразу, чем мучительное сознание, что ты замерзаешь. Шляпой сметаю в сторону угольки и золу. Стало непомерно жарко, весь в поту впадаю в забытье. Очнулся в лихорадке — одежда леденеет, перекатываюсь на место костра. Чувствую жар снизу. Поворачиваюсь другим боком. И так несколько раз. На востоке заалело — близко рассвет. На душе стало легче. Моя «лежанка» помогает. Никогда в жизни с таким нетерпением не ждал солнца, как теперь. Наконец-то оно вышло из-за горизонта, и все заиграло яркими красками. Под его лучами воздух быстро стал согреваться. Пришла уверенность — теперь я выживу.
День прошел, как предыдущий, в созерцании природы. Перед глазами все времена года. На севере снеговая шапка высочайшего гольца хребта Иняптук, серая зона гольцов ниже, кое-где пожелтевшие лиственницы, зеленый кедр, ель и сосна, обрамляющие голубое озеро. Захотелось пить. Ночью я, отодвигая остатки костра, нечаянно опрокинул котелок с чаем. Надо лезть зачерпнуть воды. После легкого моциона нагнулся зачерпнуть воды. Только вытянул кружку, как вынужден замереть на месте — очередной приступ.
Третий день как ничего не ел. Напился воды: от холода захватило в груди; есть так и не смог. Шел уже пятый час. Вновь тревожное состояние. Иван, думаю, сбился с пути, и меня не найдут. Ночь станет для меня последней. Но вот мне послышался звук колокольчика — в горах при безветрии слышимость великолепная. Потом он замер. Долго вслушивался — ничего. Возможно, звон в ушах! Через полчаса показалось: внизу где-то голоса людей. Услышал вновь, но как будто в стороне и дальше. Уходят в сторону!
Наконец я сообразил: у меня на боку пистолет «Коровенец». С трудом вытащил, заслал в ствол патрон, вытянул руку и нажал гашетку. Слышал первый выстрел, нажал еще и потерял сознание. Пришел в себя: топот ног, голоса (один: «Не двигается», другой: «Стрелял — значит, жив»). Открываю глаза, передо мною Иван, глаза слезятся, сам улыбается. Пришли четверо рабочих и Иван. Из принесенных двух жердей и легкого спального мешка соорудили носилки и понесли меня. Спускались быстро. Ниже метров на 500 увидел свою лошадь и конюха. Дышать стало легче. Принял привезенные сердечные капли, отдохнул немного. Потом попросил посадить на седло, и отправились в путь.
Поздно ночью добрались до лагеря. Я лег на свою самодельную койку и заснул. Приступы не повторились. Пролежал день.
Вы спросите, что было дальше? Отвечу: работа. Рекогносцировочные полеты над Байкальским и Северо-Муйским хребтами, путешествие по Верхней Ангаре, поход на Северо-Муйский хребет и снова на Окунайский перевал, но уже с аэрофотоснимками в руках, по тропе оленьего каравана, посланного туда с продовольствием, снаряжением, и новое приключение на этом злополучном перевале…
Ну а сердце? Еще десять лет служило оно БАМу, много раз за последние 40 лет в трудной обстановке повторяло приступы, но пока с перебоями работает…»
Не могу не привести рассказ другого активного участника тех событий, Николая Николаевича Струве, работавшего на участке смыкания Западного БАМа с Восточным. Это рассказ о том, что бывает в горах:
«Покинув гостеприимный берег озера Большое Ле-приндо, много дней шел наш отряд, продвигаясь в глубь гор, к наивысшей точке всей трассы БАМа, на горном хребте Удокан. Это было в 1938 году, мне было тогда 36 лет, но я был старше всех сотрудников партии, и этот пеший поход с тридцатикилометровыми ежедневными переходами по чащобам и звериным тропам удавалось осилить, используя небольшую хитрость — каждое утро я выходил ранее всех, а вечером приходил последним на очередной привал, пропустив на ходу мимо себя молодежь.
