Приближающееся жужжание вертолета Никитин слышал чутким ухом охотника минут за пять, бригада пряталась, а он оставался на берегу. На вопросы рыбнадзора он, хитро поблескивая щелочками глаз, на ломанном русском языке отвечал, что рыба, однако, до верховьев не доходит, приходится ему, коряку, новые места осваивать. Зимой переносит рыбу в стойбище, тут близко, однако, три дня пути. Инспекторы заглядывали в ямы, выложенные камнями и используемые для засолки, желали хорошего улова и улетали. Особенно их смешила борода и вставляемое повсюду слово «однако». Знали бы они, что перед ними ерничал человек, прекрасно знающий английский, лучший вахтенный офицер Камчатской военной флотилии, сдавший на самостоятельное управление подводной лодкой с первого раза, и отличник боевой и политической подготовки.
Лов продолжался. Рыба ловилась разная: от трех килограммов до тридцати. Бригада, как Верещагин в «Белом солнце пустыни», на икру уже не могла смотреть, не то что есть.
Изредка, ночью, к ним наведывались братья-подводники, чтобы набрать рыбы и к утру быть на службе. Пришедшие в первый раз набирали в мешок штук десять, чтобы оправдать ночной поход через пять сопок, по почти непроходимым зарослям. Никитин не жалел, но предлагал взять три штуки. Никто не соглашался, жадничали: хотелось много и сразу. Но, действительно, больше трех «хвостов» никто и никогда домой не принес: уж очень тяжела была дорога назад. Перед каждым очередным подъемом на сопку мешок облегчался на пару рыбин. Попробуйте прошагать по пересеченной местности четыре часа с тридцатью килограммами на горбу.
А Никитин, не забывая о своей организующей роли, мечтал. Он мечтал о большом улове, о настоящей рыбе. Тридцатикилограммовые особи его не впечатляли. Медведь и нерпа у него на счету уже были, лис он отстреливал прямо в поселке, на помойке. Его жена и дети ходили в лисьих шубах и малахаях. Он, как настоящий северный охотник, мечтал о ките. Ни больше, но и не меньше. Якут, не добывший кита — не мужчина, во всяком случае, не настоящий, говаривал он. В нем странно соединялись и уживались достижения цивилизации и древний зов крови.
Время шло, мечта не сбывалась. Он уже подумывал сменить кита на касатку. Их в море, рядом с нашей базой, было много. Но, во-первых, не было компаньонов поохотится на касаток, потому что последние ходили стаями, были очень быстры и опасны, а так же могли просто сожрать охотников. Охотники и без кита считали себя настоящими мужчинами, доказывая это по европейски, после посещения ресторана или в семейной постели, а не в зимнем море на утлой шлюпке. Во-вторых, в бригаде не было шлюпок, а если бы и были, то оперативный не дал бы добро на ее выход в открытое море. В-третьих, это было бы не совсем то, ну, вроде не кит, а большая акула. В-четвертых, настоящие киты, жрущие планктон, в Петропавловскую бухту заплывали крайне редко и именно тогда, когда нашей лодки там не было. Кроме того, без шлюпки, на удочку с берега его было не взять: не прикормлен, да и на какую наживку? Помощник очень переживал. Он даже в отпуске, в Якутии, записывался в китобойную артель, но чужаку не доверяли гарпун. А без гарпуна как его, кита, убьешь?
Он совсем уже отчаялся. Встреча с китом грозила перерасти из мечты в навязчивую идею. Но сила настоящей мечты безгранична, мы в этом убедились.
Однажды, в Индийском океане, вдали от берегов, на переходе во вьетнамскую базу Камрань, лодка сначала стала резко маневрировать по команде с мостика, а затем ее потряс сильный удар. Мы думали, что налетели на мель или лодку супостата, застопорили ход и командир с теми, кому положено, выскочили на мостик. Волны у бортов были окрашены кровью, а прямо по носу бился, поднимая брызги огромным хвостом, умирающий кит. Он почти надвое был разрезан лодочным форштевнем. Лодка, по инерции, продолжала буксировать его. Сизо-коричневые внутренности стелились по волнам, пузырясь черным. Вскоре кит перестал биться, завалился на бок, а потом обнажил поросшее ракушками и водорослями брюхо и начал тонуть.
Их встреча, охотника и кита, состоялась.
