С раннего утра людей стали вывозить на грузовиках за город по направлению к поселку Калвене, что в нескольких километрах от Айзпуте. У свежевырытой ямы выстроились стрелки. Людей раздевали, ставили по десять к яме и убивали. Палачи прихватили к месту казни одного из айзпутских врачей — доктора Чакарниса. Видно, кто-то из них, будучи «шибко образованным», вспомнил, что при расстрелах смерть должен констатировать врач.
Какая там констатация! Расстрелянные с края ямы обрушивались вниз, некоторые сползали на дно еще живыми, кто-то оставался лежать на откосе и его сбрасывали вниз прикладами и ногами. Черепа маленьких детей раскалывались пулями и серо-розовый мозг разлетался вокруг.
Одна из обезумевших матерей попыталась оставить своего грудного младенца в кузове грузовика, на котором их привезли на казнь, в слепой надежде, что вдруг он какими-то судьбами уцелеет. Однако это заметил один из полицейских. Он вытащил ребенка за ножки, ударил его прикладом по голове и отдал матери уже мертвым: «На, забери своего щенка, жидовская сука!»
Доктор Чакарнис простоял у страшной ямы около двух часов. От тел только что убитых людей, пересыпаемых известью, поднимался пар. Подмерзшая земля раскисла от крови. Чакарнис сказал стрелкам, что если его немедленно не отпустят домой, то пусть лучше тут же убьют вместе с евреями. Великодушные борцы за свободу Латвии отпустили доктора. Он потом три дня метался в горячке.
После этой акции в немецких документах Айзпуте обозначалось как место, свободное от евреев, — «юденфрей».
18 июля 1943 года здесь состоялся Праздник песни. В начале торжества участники праздника числом около пяти тысяч человек чествовали вождя Великой Германии, фюрера немецкой нации Адольфа Гитлера, провозгласив троекратное «зиг-хайль», затем тринадцать хоров исполнили гимн Германии и «Хорста Весселя». На торжестве присутствовали почетные гости — представители немецкой администрации и латышского самоуправления.
…Айзпутская синагога сохранилась до сих пор. Но в ней сейчас Дом культуры. В помещении, где когда-то обреченные люди с ужасом, отчаянием и ненавистью ждали безжалостного рассвета, в начале девяностых оборотистые ребята устроили видеосалон.
Там крутили пикантные видеофильмы для жаждущих культуры местных жителей. Например, «Иди, девочка, разденься!» или «Стюардессы без белья». Такая вот «культура»!
Рассказывают, что после войны неведомые неукротимые энтузиасты пустились разрывать могилы казненных евреев в поисках золотых зубов и драгоценностей. Неухоженные, заброшенные эти могилы давно заросли жесткой колючей травой. Травой забвения?
Ну и что, воскликнет тут раздраженный читатель, уставший от описаний зверств, расстрелов и погромов, сколько же можно, да и потом, к чему тут приплетены какие-то тихие айзпутские обыватели?
Собственно говоря, поражение и торопливое отступление русских у тетушки Евы и ее дочерей с их мужьями не вызвало особого сожаления, приход немцев, в свою очередь, не стал поводом для восторгов. Они жили, в общем-то, как и прежде, хотя сильно переживали за мужа Эмилии Герхарда Шустерса, который за столь короткий период существования здесь советской власти умудрился попасть в шоферы к самому наркому внутренних дел Латвийской ССР (и писателю. — Примеч. авт.) Вилису Лацису, за что при новом порядке и угодил в концентрационный лагерь Саласпилс. Пробыл он там сравнительно недолго, непонятно как ему удалось освободиться, и вернулся к жене и детям.
По-настоящему семейство потрясли начавшиеся казни евреев. Они недоумевали: за что, почему расстреливали людей, всех без разбора, стариков и детей, в чем, черт возьми, они провинились — лавочники, мастеровые, врачи, какую угрозу они представляли для новой власти? Соседи, с которыми прожито бок о бок не одно десятилетие, лежали теперь вповалку в наспех засыпанных ямах, у полицейского участка в центре городка толклись вечно пьяные расстреливатели, по дешевке продавая желающим вещи убитых. Наиболее предприимчивые жители Айзпуте и его окрестностей занимали пустые еврейские дома и квартиры, а тетушка Ева негодовала и недоумевала, вопрошая Господа, видит ли он, что происходит на земле, а если видит, то почему допускает такое? Но Господь молчал…
