— Шолом! — услышал Кобляков голос и ускорил шаг.
— Шолом! А ну стой! — и сияющий отраженным майским солнцем «хорьх» остановился.
Из машины вышел Цукурс и подошел к еврею. И только сейчас с ужасом Кобляков понял, что ему конец. Желтая звезда, без которой еврею запрещено было показываться на улице, иначе — расстрел на месте, была пришита на плаще, а он, свернутый в грязный комок, лежал на мешке.
— Ну как у тебя дела? — поинтересовался Цукурс, внимательно глядя на худого, высохшего бывшего своего репетитора.
«Убьет, — с ужасом подумал Кобляков, — точно сейчас пристрелит здесь, прямо на месте», — и проговорил, стараясь не глядеть в глаза капитану:
— Ну вы же знаете, господин Цукурс, какие сейчас дела у евреев.
— Да, да, — задумчиво протянул тот и вдруг спросил быстро:
— А где твоя нашивка?
Ну вот и все. И хорошо — кончатся муки, отца только жалко. Мать, сестры с детьми уже были расстреляны, в живых оставались только отец с братом.
— Она на плаще, на плаще, вот тут! — Кобляков показал на тележку за спиной.
Цукурс помолчал, потом сунул руку в правый карман кителя. Шолом почувствовал, как сердце забарабанило прямо в голове и ужасно пересохло во рту. «За пистолетом полез», — подумал он. Цукурс вынул из кармана смятую пачку сигарет и кинул ее Коблякову.
— Держи, пригодится, — он забрался в машину и небрежно бросил еврею:
— Ну, прощай!
Эту историю рассказал мне Шолом Хаймович Кобляков спустя полвека. Он говорил, что прошло столько лет, а он помнит этот день в мельчайших деталях. Как ослепительно горели на солнце синие крылья «хорьха» и он ждал выстрела в лицо…
Новая жизнь явно налаживалась, евреи в ней были совершенно лишними, сорняками, предназначенными для безжалостной прополки, поэтому уже 2 июля капитан Цукурс решил переместиться из своей скромной двухкомнатной квартирки в муниципальном доме в более приличное жилье. Он выбрал себе квартиру некоего Пинкуса Шапиро, своего довоенного знакомого, велев всей его семье немедленно убираться из своего дома, забрав только самые необходимые вещи. Шапиро попросил сжалиться. В ответ на это Цукурс забрал его в Центральную тюрьму, откуда бывшего квартировладельца увезли на расстрел в Бикерниекский лес. А шестнадцатилетний сын Шапиро Абрам хорошо играл на пианино, и бравый капитан знал об этом. Однажды Цукурс в своей новой квартире устроил вечеринку для ребят из латышской полиции и велел Абраму развлекать гостей своей игрой. Еще из развлечений там была молоденькая евреечка, которую вся честная кампания раздела догола, а потом по очереди насиловала. Юный пианист все это видел. Он чудом выжил и рассказал об этом в 1949 году в юридическом отделе Организации освобожденных евреев в Мюнхене.
Цукурс отчего-то очень любил Францию и французский язык. Он даже специально выискивал среди привозимых на улицу Валдемара, 19, в подвалы штаба команды Арайса, евреев, говорящих по-французски, и беседовал с ними в попытках отточить произношение, что, впрочем, не мешало ему позже отправлять их в расстрельные ямы. Кстати, после войны капитан Цукурс с семейством бежал именно через Францию. Сохранилась даже фотография — он с женой Милдой в летнем веселом Париже сорок пятого года, перед бегством в Бразилию. Но обо всем этом позже…
Много, много было палачей — выходцев из офицерского корпуса латвийской армии.
Например, лейтенант-кавалерист Вилис Рунка, ставший при нацистах комендантом концентрационного лагеря в Валмиермуйже, что около города Валмиера. Это именно он, находчивый и остроумный комендант, придумал весной сорок второго года связать между собой всех приговоренных к расстрелу узников лагеря — числом около ста восьмидесяти человек. Русские, латыши, евреи, цыгане — женщины, дети, старухи и старики — выстроились длинной цепью, притянутые друг к другу за запястья тонкой, прочной, специально приготовленной бечевой. Первый же убитый, падая в выдолбленную в мерзлой земле неглубокую могилу, потянул за собой следующую жертву. Ничего, что некоторые полетели в яму еще живыми, зато вся акция завершилась в рекордно короткие сроки. А младший его брат, Арнольд Рунка, бывший капрал авиационного полка, служивший старшим надзирателем в том же лагере, сдружился с ротенфюрером СД Зициусом, который привез из далекого немецкого Кайзерслаутерна свое семейство — жену и сына. Желая развлечь приятеля, Рунка-младший придумал такую штуку — приказал вывезти в лесок в клетке из прутьев, в которой крестьяне обычно возят сухой торф на поля, полтора десятка цыганят. Рунка с Зициусом, вооружившись пистолетами, вручили сыночку последнего малокалиберную винтовку, и наследник ротенфюрера открыл охоту на своих сверстников, которых по одному выпускали из клетки. Если Зициус-младший промахивался или несчастный цыганский ребенок уже раненым после попадания малокалиберной пульки продолжал бежать, то стреляли взрослые. Ротенфюрер был очень доволен развлечением.
