В общем, приезжай. Жду ответа. Жму лапу.
Владик».
Я перечитал письмо два раза. Приятно, черт побери, получить неожиданное письмо от старых друзей. Севка и Владик работают вместе. Интересно, какие они сейчас. Хоть бы фотокарточку прислали, собаки. У Севки трое детей. Подумать только. Я его помню совсем пацаном. Такой рыжий, тщедушный, вся морда в царапинах, он вечно дрался со своей старшей сестрой. Он довольно толково рисовал, и мы думали, что ему прямой путь в живописцы. Но, видно, не получилось. То ли способностей не хватило, то ли еще что.
Я еще раз перечитал письмо. Ну что ж… Пожалуй, оно как раз кстати. Удобный выход из положения. Сдавайте свои дома сами, а я поеду в Сибирь. Я не буду вместе с вами халтурить и краснеть за эту халтуру.
Заодно решится и вопрос с Клавой. Наши отношения слишком затянулись. Теперь все. Не стоит себя обманывать, не стоит мучить друг друга.
В это время в дверь позвонили. У нас в квартире не так уж часто бывают гости – я прислушался. Я слышал, как Иван Адамович отворил дверь, как он говорил с кем-то. Незнакомый женский голос спросил меня. Я вышел в коридор. Женщина стояла на лестничной площадке. Иван Адамович разговаривал с ней через щелочку и придерживал дверь, чтобы в случае чего захлопнуть ее. Я отодвинул Шишкина и пригласил женщину войти. Она прошла, шурша дорогой шубкой, усыпанной дождевыми каплями.
– Вы меня, конечно, не помните, – сказала женщина, разглядывая меня и близоруко щурясь. – Мы с вами в прошлом году встречались на дне рождения Клавы.
Но я ее очень хорошо помню. Она была самая толстая на этом вечере. Я даже запомнил, что ее зовут Надя, что она работает гинекологом в той же поликлинике, что и Клава.
– Ну почему же, Надя? – сказал я. – Было бы странно, если бы я не запомнил вас.
Я повесил ее шубу на вешалку и пригласил Надю к себе, извинившись за беспорядок.
– Ничего, – сказала она, входя в комнату и осматриваясь. – Я понимаю. Холостяцкий быт. Если бы у вас была жена…
– Чего нет, того нет.
Я прикрыл за ней двери, но неплотно, чтобы Иван Адамович не мучился в напрасных догадках.
Надя начала разговор с того, что, очевидно, ее визит мне кажется странным. Я ответил, срочно припоминая все правила хорошего тона, что я, конечно, не ожидал, но это тем более приятно…
– Не думаю, чтобы это вам было очень приятно. – Она достала из сумочки сигарету и закурила. – Тема нашего разговора несколько деликатная… Но я врач и позволю себе говорить прямо. Вы, конечно, знаете, что Клава беременна.
– В общем… Конечно… я догадывался.
– В общем, конечно, – передразнила она. – Что там догадываться? Это – извините меня – видно невооруженным глазом. Но дело не в этом. Дело в том, что Клава хочет, как это говорят, прекратить беременность, а этого ей делать ни в коем случае нельзя. Это для нее просто смертельно опасно. Я нисколько не преувеличиваю.
– Почему бы вам не сказать этого ей лично? – спросил я.
– Я ей говорила. Она ничего не хочет слышать. Вашим мнением она дорожит больше, вы должны на нее повлиять.
– Хорошо, – сказал я неуверенно, – я постараюсь.
– Постарайтесь, – сказала она, поднимаясь. – И вообще, мой вам совет – женитесь. Я тоже долгое время жила одна и ничего хорошего в этом не нашла…
– Да, но между нами есть небольшая разница, – робко заметил я.
– Абсолютно условная.
Я не стал спорить и проводил ее до дверей. «Ну вот, – думал я, вернувшись в комнату. – Теперь все стало на свои места». Посидев еще немного, я снял со стула брюки и начал одеваться. Часы показывали половину двенадцатого.
В коридоре мне встретился Иван Адамович. Он держал двумя пальцами байковые штанишки, и лицо его выражало полную растерянность.
– Женя, – сказал он, – гляди-ко, чего наделала срамница. Видишь?
– Не вижу, – сказал я.
– То ись как? – опешил Иван Адамович.
– Так, – я пожал плечами. – Не вижу, да и все. Это все одно ваше воображение, Иван Адамович.
Свободной рукой Иван Адамович задумчиво поскреб в затылке.
– Так оно ж пахнет, – сказал он неуверенно.
