— Нет, скоро уйдем.
— Тогда, если хотите, я могу отвезти вас во «Французский ручей» и обратно. Мне все равно туда ехать.
— Хорошо. Где я вас найду?
— Здесь, в вестибюле. Я провожу много времени в этом вестибюле.
Синкфилд огляделся.
— Неплохое место. Тут можно и посидеть, зная, что кто-то платит тебе пятьсот баксов в день.
Я задал следующий вопрос до того, как Дэйн успел ответить на шпильку Синкфилда.
— Почему миссис Эймс захотела повидаться со мной?
— Я не знаю.
— Вы не спрашивали?
— Спрашивал.
— И что она сказала?
— Сказала, что дело важное. Вернее, очень важное.
— Тогда мне надо поехать к ней.
— Да, — кивнул Дэйн, — я думаю, так будет лучше.
Должно быть, мы, Синкфилд и я, вытаращились на Конни Майзель, когда она открыла дверь. Сколь долго мы на нее смотрели, не знаю, но уж несколько секунд наверняка. На ней было белое трикотажное платье, в котором она выглядела более соблазнительной, чем обнаженной. Наверное, точно так же воспринимали ее и другие мужчины. Во всяком случае, Синкфилд.
— Добрый день, — поздоровалась она. — Как приятно вас видеть. Заходите.
Мы вошли, не отрывая глаз он Конни. Она же прошла к одному из диванов у камина, грациозно села, позволив нам полюбоваться ее ногами, махнула нам рукой.
— Присаживайтесь. Надеюсь, второй диван покажется вам удобным.
Мы сели. Я ожидал, что разговор начнет Синкфилд, но он молчал, продолжая таращиться на Конни.
— Лейтенант? — спросила она.
— Да.
— Вы всегда берете с собой репортера?
Синкфилд посмотрел на меня. Если бы я сгинул от его взгляда, он бы только порадовался.
— О, я не думаю, что Лукас репортер.
— А кто же он?
— Я полагаю его историком.
— Но не биографом, вроде Джимми Босуэлла?
— Кто такой Джимми Босуэлл? — спросил меня Синкфилд.
— Он всюду следовал за неким Джонсоном и записывал все, что тот говорил. А говорил Джонсон много чего.
Синкфилд покачал головой.
— Нет, я думаю, Лукас — настоящий историк. Тот, что копается в прошлом. Вчера он занимался этим в Лос-Анджелесе. Раскапывал ваше прошлое, мисс Майзель.
Она посмотрела на меня.
— И что вы нашли? Надеюсь, ничего дурно пахнущего.
— Нет, я лишь обнаружил, что кое в чем вы мне солгали.
Она рассмеялась.
— Насчет того, что вышла из среднего класса? Но куда я могла отнести моих предков? Не к низам же. Во всяком случае, не в этой стране. Я же не прозябала в нищете. В этой стране я делю население на три категории: бедняки, средний класс и богатые.
— А что плохого в принадлежности к среднему классу? — спросил Синкфилд.
— Ничего, лейтенант, — ответила она. — Просто скучно.
— Вы можете сказать, что ваша мать относилась к среднему классу?
— Моя мать?
— Она самая.
— А причем здесь моя мать?
— Мне интересно знать, как вы ее оцениваете?
— Она моя мать. И делала для меня все, что могла.
— А ваш отец?
— Он научил меня играть на рояле. И многому другому.
— Вы знаете, где сейчас мистер Майзель?
— Нет. Он и моя мать разошлись несколько лет тому назад. Я не знаю, где он сейчас.
— Есть у вас братья или сестры?
— Нет, — без запинки ответила она. — Никого. С чего все эти вопросы о моей семье, лейтенант?
— Разве вы не знали, что Игнатий Олтигби ваш сводный брат? — мне осталось лишь восхититься, как ловко он подвел разговор к этому вопросу.
На лице Конни Майзель отразилось изумление. Рот ее приоткрылся, брови взлетели вверх. Потом она нахмурилась.
— Игнатий? — недоверчиво переспросила она. — Мой сводный брат?
— На это указывает его свидетельство о рождении, — пояснил Синкфилд.
Она на мгновение задумалась, потом рассмеялась, как смеются над забавным анекдотом. Закончив смеяться, быстро вытерла глаза, до того, как я заметил, навернулись на них слезы или нет.
— Вы хотите сказать, что в начале сороковых моя мать переспала с черным?
— Похоже на то.
— Моя мать ненавидела черных.
— Должно быть, эта ненависть не распространялась на отца Олтигби.
— Может, он ее изнасиловал, — предположила Конни.
— А потом болтался рядом до рождения сына, которому и дал свою фамилию, — Синкфилд покачал головой. — Как я и говорил, она ненавидела не всех черных.
— О, она ненавидела не только джигов. Так она их звала, джигами. Она также ненавидела спиков, вопов и кайков. И чего только она не вступила в одну из расистских организаций, — Конни вновь рассмеялась. — Я не могу свыкнуться с этой мыслью. Игнатий — мой сводный брат. Знай я об этом, я бы пошла на его похороны.
