Я проследовал за ним в холл, отделанный панелями из орехового дерева, с толстым коричневым ковром на полу, массивной мебелью, старинными картинами. Я одобрительно кивнул. Именно так, по моему разумению, и следовало тратить деньги, если, конечно, их более чем много.
Мужчина в темно-сером костюме отворил дверь, отступил в сторону и объявил:
— Пришел мистер Лукас, миссис Эймс.
Я вошел в большую комнату. Одну стену занимало окно, от пола до потолка. Майская голубизна бухты, с белыми барашками на волнах от легкого ветерка притягивала взор. Впрочем, и обстановка комнаты могла поспорить красотой с бухтой. Но особо выделялся камин. Поднятый на фут над полом, высокий (рослый, под шесть футов, мужчина мог войти в него, не сгибаясь), широкий и глубокий (пони могла без труда развернуться в нем) и, несомненно, сработанный очень и очень давно. Я решил, что миссис Эймс приобрела камин в том же замке, где, купила парадную дверь. В камине даже пылал огонь. Три полена длиной в пять футов и толщиной с телеграфный столб весело потрескивали в язычках пламени, выгоняя из комнаты прохладу, что несли с собой голубые воды бухты даже в теплый майский день.
Низкие, удобные кресла и диваны, обитые тканью теплых, осенних тонов, так и манили сесть и, отвлекшись от мирских дел, любоваться бухтой или, переливающимся всеми оттенками красного, огнем в камине. В одном углу стоял большой рояль, около которого так и тянуло постоять с бокалом в руке, слушая тихую, спокойную музыку. А может, что-нибудь и спеть самому.
Миссис Эймс ждала меня у камина, наблюдая, как я пересекаю комнату.
— Добрый день, мистер Лукас, — поздоровалась она со мной, когда я миновал половину пути. — Я Луиза Эймс.
Я дал бы ей сорок пять, и лишь потому, что знал, сколько лет ее дочери. Выглядела она моложе. Достаточно молодо, чтобы носить светло-коричневые брючки, обтягивающие круглую попку и плоский живот. Компанию брючкам составлял желтый свитер, скорее всего, из кашемира. Цвета прекрасно гармонировали друг с другом.
Женщина она была интересная, даже красивая, с короткими, вьющимися темно-русыми волосами, только начавшими седеть. Лицо сердечком с аккуратненьким подбородком, темно-карие глаза, загорелая, мягкая кожа, прямой нос и рот, похоже, забывший, что такое улыбка.
— Позвольте поблагодарить вас за то, что вы согласились принять меня сегодня.
Она чуть склонила голову, разглядывая меня, как могла бы разглядывать плохую картину, нарисованную близкой подругой.
— Что ж, по крайней мере внешне вы не похожи на лжеца, — изрекла она после долгого молчания.
— Так я, по-вашему, лжец?
— Вы же работаете на Френка Сайза.
— Совершенно верно.
— Я полагаю, что он нанимает одних лжецов, разумеется, превосходных лжецов. По вас просто не видно, что вы лжец.
— Я только учусь.
Она вроде бы решила улыбнуться, но передумала.
— Присядьте, мистер Лукас. Это кресло вы найдете очень удобным.
Я опустился в указанное мне кресло. Она продолжала стоять у камина.
— Не хотите ли выпить? Составьте мне компанию.
— С удовольствием.
— Шотландское?
— Нет возражений.
Она сдвинулась влево, на шаг или два. Вероятно, наступила на кнопку, потому что мгновением позже смуглолицый мужчина внес серебряный поднос с графином, сифоном с содовой, серебряным кувшином с водой, серебряным ведерком со льдом и двумя высокими стаканами. Должно быть, они не раз репетировали эту сцену.
Меня он обслужил первым. После того, как я налил себе виски, добавил содовой и льда, а миссис Эймс наполнила свой стакан, молодой человек исчез. Занял свой пост в буфетной, предположил я. Жена сенатора подняла стакан.
— За счастливые семейные союзы, мистер Лукас. Вы женаты?
— Уже нет.
— Вы часто ссорились?
— Нет, не очень.
Она кивнула.
— Полагаю, это верный знак того, что семейная жизнь близка к краху. Не хочется даже ругаться.
— Наверное, — я подумал о Саре. Расписаны мы не были, но поводов для ссор хватало.
— Вы хотите поговорить со мной о моем муже, не так ли?
— О нем и других людях.
— О ком именно?
— К примеру, об Артуре Дэйне. Почему вы наняли его?
Она отпила виски.
— Чтобы приглядывать за моими инвестициями.
