Я ответил ему:
«У вас есть определенная склонность к юмору. Но тратить свой талант на двадцатистрочные басни — это все равно, что безжалостно дробить крупный алмаз на мелкие, еле заметные для глаза песчинки».
Через полгода поток басен заметно уменьшился. Зато в сценарном отделе киностудии пришлось вдвое увеличить штат консультантов по разделу кинокомедий…
Тайный порок
В издательство пришли два писателя. Один принес пухлую рукопись в сорок печатных листов, другой — тоненькую тетрадку. Первый был романистом, второй — автором юмористических рассказов. Директор издательства долго и горячо жал руку автору романа и еле кивнул юмористу.
Когда писатели ушли, директор захлопнул дверь своего кабинета и жадно схватил тетрадку юмориста. Долго из-за толстых портьер доносился его приглушенный смех…
Затем дверь открылась, и директор позвал главного редактора. Передавая ему пухлую рукопись, директор сказал:
— Я вот не выдержал и увлекся новым произведением нашего уважаемого Н. Читатель, безусловно, будет потрясен. Поручите наблюдение за романом одному из наших наиболее серьезных редакторов. А этот пустячок, — указал он на тетрадку юмориста, — я задержу пока у себя. Как-нибудь просмотрю на досуге.
Директор задержал рукопись юмориста для того, чтобы прочитать ее еще раз дома, в кругу семьи. Но такое откровенное признание нельзя было вырвать у него даже под пытками. Он обожал юмор и страшно мучился, что должен тщательно скрывать от окружающих эту свою слабость, как скрывают приверженность к спиртному, клептоманию или слепую боязнь черных кошек.
В ремесле юмориста было что-то непристойное. И это прекрасно понимали все работники издательства — от главного редактора до курьера.
Любовь и ненависть
Моя двенадцатилетняя дочь как-то спросила:
— Папа, когда ты пишешь фельетон, то, наверное, очень сердишься на своего героя?
Что можно было ей ответить? Своими заблуждениями и неприличными поступками герой каждый раз вызывал во мне скорее сочувствие, чем неприязнь. То же, вероятно, испытывает врач, принимая больного. Кроме того, выкинув какой-нибудь из ряда вон выходящий номер, герой давал импульс моему творчеству. Нет, видит бог, сердиться на героя мне было просто не за что.
Кого я действительно устойчиво ненавидел, так это редактора своего будущего произведения. Потому что твердо знал: он непременно вычеркнет все мои сколько-нибудь оригинальные мысли и своими нудными дидактическими рассуждениями испортит все остроты.
Но дочке я, конечно, ничего этого не сказал. А просто вынул из кошелька двугривенный и посоветовал ей сходить в кино.
Я пишу передовую
>Из редакционного быта
Я сижу за столом и пишу передовую статью в номер. Сам заголовок статьи «Флаг навигации поднят!» говорит о том, что повод для передовой чисто информационный. Еще утром отдел информации получил телеграмму от нашего саратовского корреспондента Почкина. Телеграмма была отослана из Балакова и содержала всего несколько слов:
«Затоне тире море судов тчк Флаги расцвечивания зпт непрерывные гудки тчк Лед тронулся зпт за ним весь караван тчк Развейте тчк Почкин».
То ли Почкин очень спешил, то ли у него попросту не хватило денег на более пространное послание, но было ясно, что в таком виде телеграмму в номер ставить нельзя. Редактор отдела информации отправился к главному редактору с предложением наложить на Почкина взыскание за легкомыслие. Решение главного было неожиданным, но, как всегда, основательным.
Он вызвал меня и, размахивая почкинской телеграммой, многозначительно произнес:
— Как я уже не раз отмечал на редакционных летучках, законы природы неизменны и, безусловно, носят объективный характер. Вот и сейчас мы столкнулись с этим фактом: лед тронулся. Но наша газета не может оказаться безоружной перед лицом слепой стихии. Садитесь и пишите в номер передовую статью о начале навигации.
И вот уже передо мной груда материалов: планы грузовых и пассажирских перевозок по рекам и озерам нашей страны, последняя сводка о ходе судоремонта и реконструкции портов, письма читателей из различных бассейнов. На чистом листе бумаги выведен пока только заголовок.
