Вещественные доказательства

Если бы вещи умели видеть, слышать и говорить, они рассказали бы следующую поучительную историю.

Так и быть, начну этот рассказ я, ничем не примечательная Копия с картины известного художника. В просторечии меня именуют просто «Мишки», хотя это и неправильно. Моя праматерь, созданная кистью Ивана Ивановича Шишкина, называлась «Утро в сосновом лесу». Так надо бы величать и меня, но кто же станет считаться со скверной копией, намалеванной рукой какого-то безвестного самоучки! Да я и не обижаюсь: «Мишки» так «Мишки»! Но вот на Марка Евгеньевича Сербина, жильца восемнадцатого номера, где я постоянно нахожусь, у меня обида. Когда приходят к нему гости, он показывает в мою сторону и говорит: «Полюбуйтесь, — медведи на лесозаготовках». И гости смеются. А ведь это довольно плоская острота и откровенная издевка!

Впрочем, если вы хотите знать, что за человек Марк Евгеньевич Сербин, я охотно расскажу.

…В тот вечер он вернулся в номер довольно поздно и, не раздеваясь, прилег на кровать с газетой в руках. Еле слышно похрипывал мой сосед-репродуктор:

Открылась дверь, и вошел незнакомый человек.

Марк Евгеньевич приподнялся на постели и бодро приветствовал его:

— Мир входящему!

— Здоровеньки булы! — ответил незнакомец. И представился: — Тимофей Корнеевич Огнецвет.

Сербин встал и пожал руку новому жильцу нашего восемнадцатого номера:

— Марк Евгеньевич Сербин. В благословенном отеле «Унжа» — постоянный обитатель. Или абориген, как изволит выражаться один мой знакомый, кандидат очень многих наук. А вы прямо с самолета и, конечно, по лесным делам?

— Угадали, чтоб меня лихоманка закатала, угадали! Да вы, часом, не из чародеев будете?

— Из меня такой же чародей, как из вас заслуженный акын Казахстана. А догадаться нетрудно. Бирка на чемодане показывает, что пожаловали самолетом. А зачем — так это тоже не тайна мадридского двора. В Горький едут за «Волгами», в Ижевск — за мотоциклами, в Ригу — спальные гарнитуры добывать, а сюда, в Приунженск, — за тем, из чего хату можно построить. Для колхоза лес добывать будете?

— Ваша правда, для колхоза. И вообще… хочу побачить, что здесь и как… Ох и отощал же я в дороге! Повечерять со мной не желаете?

— Да я уже спускался вниз, пробовал, как новый повар кормит. Кстати, он в здешнем ресторане — третий. Двух при мне сняли. По норме на котлету полагается пятьдесят граммов мяса и десять граммов хлеба, так повар клал наоборот. Ну и послали его обратно на курсы пересдавать экзамены по мясному фаршу. А второй — прозрачный компот обожал. Килограмм сухофруктов — три ведра воды.

— Контролеры его и застукали?

— Да нет, судоходная инспекция запротестовала. Он, бродяга, хотел всю Унжу в ресторан перекачать! Мелеть уже стала река…

Так они и разговаривали. Огнецвет, шурша бумагой, неторопливо собирал на стол. Из объемистой, украшенной вышивкой торбы он вынимал один сверток за другим. Потом пригласил Сербина к столу:

— Отведайте сальца вот. Сам кабанчика холил, ароматное сало вышло. И горилочки нашей, украинской. 3 перцем. За знаемство!

— Рад познакомиться… И чем же вы занимаетесь в колхозе?

— При голове колхоза состою. Пилигрим, значит. Раньше-то, пишут в книгах, пилигримы святым местам ходили поклоняться…

— А теперь?

— Теперь — Госплану. От него сейчас вся благодать исходит.

— И много госплановской благодати пришлось на вашу душу?

— Ой, немного, Марк Евгеньевич! Куда ни ткнешься, везде фонды и лимиты. А колхозной душе того лимита не отпущено. Во многих местах я чубом своим тряс, и ни бревнышка не перепало. Неужели и отсюда с пустыми руками вертаться?

— Свободная вещь! Не вы первый, и последний опять-таки не вы. Жил тут полномочный представитель с Волги. От порошкового кефира и свиных сосисок совсем одичал бедняга. А уехал ни с чем.

— Ну мне нельзя уехать так… Последняя надежда осталась! А пока выпьем, чтобы дома не журились.

В этот момент вошла Дарья Федоровна — наша дежурная по этажу. (В скобках замечу: добрая женщина! Никогда не забудет смахнуть с меня пыль). Оглядев стол, Дарья Федоровна не удержалась от едкого замечания: