– Дай ему бог! Экий непоседа. А право, талант! Передайте им, что я разрешил и благодарю.
При свете фонаря Гошкевич писал столбцы иероглифов. Под диктовку адмирала писались письма уполномоченному японского правительства Кавадзи Саэмону но джо. Губернатору города Симода Накамура Тамея. Исава-чину. Эгава-сама, дайкану округа Идзу. Высшие чиновники приглашались прибыть в деревню Хэда на спуск корабля «Хэда» со стапеля в море. Назначен день. Подписано: Путятин. Так на каждом письме. Утром Уэкава послал почту на «быстрой лошади».
Алексей Сибирцев прибыл в Симода. Матросы должны погрузить за день шесть пушек на баркас. Артиллерийский полковник Лосев выбрал их из шестидесяти еще прежде для вооружения шхуны. Все шесть оттащили в сторону и приготовили заранее.
– Р-раз-два, взяли!
Японцы помогают матросам тянуть тяжелое орудие к берегу.
В храме Гекусенди опять у ворот ходит наш матрос в парусиннике.
– Вы вернулись, Эйли? – восторженно говорит Сиомара. – Мой лейтенант!
Пили чай на террасе. Алексей играл с детьми, клеил из бумаги судно.
– Russian ship, please[65], – просила маленькая дочь Варда.
Алексей сделал копию «Дианы» с тремя мачтами и парусам.
– Russian flag, please[66], – попросила девочка.
«Милые, воспитанные дети, вырастут порядочные люди!» – подумал Алексей.
Анна Мария сказала, что она очень благодарна Посьету, который познакомил ее с Кавадзи. Один из самых красивых и умных мужчин, которых она когда-либо видела! Жаль, что его нет в Симода!
Сиомара сказала, что, несмотря на красоту природы, она очень соскучилась о настоящем городе, о простой кондитерской, по прогулке без соглядатаев. «Мне опротивели японцы, так же как и наши моряки!»
Анна Мария пела вечером, и опять Алексей и Сэйди гуляли среди цветущих кустов. Одни отцветали, другие распускались все пышней. На закате их буйное цветение охватывало храм как пламенем... Утром дорожки были усеяны массой опавших печальных лепестков.
В Управлении Западных Приемов переводчик Мариама Эйноске трижды поцеловал Алексея, размашисто обнимая его обеими руками, как лихой русский барин.
Сибирцев передал Накамура еще одно письмо от адмирала. Сказал, что все ждут Накамура-сама. Еще одно письмо для Кавадзи. Все желают прибытия Кавадзи Саэмона но джо, все хотят его видеть.
Накамура ответил, что Кавадзи-сама, к сожалению, вероятно, не сможет прибыть... В отъезде...
– В Эдо? Если надо, то мы готовы подождать. Задержим спуск.
– Нет-нет! – быстро ответил японец.
«Что-то тут крылось? Впрочем, не мое дело! Как есть, так и передам адмиралу».
...Оюки, провожая Алексея, рвала и метала.
– Ареса-сан послан к Америке? Ты ее увидишь?
– Я не к Америке, а к японскому правительству с приглашением.
– Зачем напрасно? Какая правительство в Симода? Там Америка!
Сиомара в приливе откровенности рассказала Алексею всю историю своей романтической любви с Джоном. Она жила в своем Тринидаде, одном из многочисленных Тринидадов Южной Америки, когда туда верхами на лошадях приехали на прогулку из ближайшего порта американские моряки. Закрепив поводья своих нанятых мустангов у коновязи, они вошли в таверну. Сиомара вбежала туда. Денег у нее не было. Чтобы она могла посидеть у стойки, негр налил ей стакан воды.
Алексей не остался в долгу и признался в любви к японке. Сиомара поблекла. Этого она не ожидала. Это оскорбительно! Иное дело – признание женщины!
– Все произошло после твоего возвращения из Симода?
– Да.
– Ах, она приревновала к «Америке»? Ах, и поэтому теперь ты занялся детскими игрушками? Но я не ребенок...
...Чтобы посмотреть, что еще делается на шхуне, каждый день приходили целые толпы мусмешек. Колокольцов не подавал вида, что днем замечает Сайо. Вот она опять пришла, свежая и нарядная, опять во всем новом, даже ни верится, что она. Совсем другая: веселая, бойкая, хохочет радостно. Дома никогда такой не бывает. За все это время, кажется, ни разу не улыбнулась. Но что же, как говорят, «насильно мил не будешь»!
– А что же Эгава-сама? Ему уже пора быть. Что он не идет?
– Он немного болен, – отвечал Уэкава.
– Опасно?
– Да, довольно опасно, но уже выздоравливает.
