«Жива! Жива!»
Когда стена выросла выше ее роста, Харита подставила стул. Один из парней стал подавать ей кирпичи. Тогда женщина открыла глаза. На мгновение взор ее был безумен, но едва лишь он просветлел мыслью и ужасом, как снова веки прикрылись, и голова еще ниже опустилась на грудь.
— Обморок! — сказал парень, — так и лучше! Ну, торопись, мальчишка! Надо кончать.
Скоро стена была готова. Харита, окончив работу, собрала инструменты и вскинула мешок на плечи, торопясь.
— Молодец парнишка! Получи, что следует! И на чай!
Харита схватила деньги с преувеличенной жадностью. Парни поверили ей, усмехнулись злорадно.
— Эх, ты, пролетарий! За деньги душу продашь!
Одно мгновение Харита едва сдержалась, чтобы не швырнуть деньги, не вцепиться ногтями, зубами в хихикнувшего парня. Но она только крепче засунула их в карман и сказала, подражая взрослым:
— Покорнейше благодарим, барин!
Она повернулась к двери.
— Подожди, куда торопишься!
— А что ж?
— Мы тебя проводим!
Мешок снова очутился на голове Хариты. Она покорно наклонила голову и смирно пошла за провожавшими ее людьми.
Во дворе на асфальте она только потверже старалась ступать сапогами. Усаживаясь же в автомобиль, она, затаив дыхание, старалась услышать все, что делалось вокруг нее.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
В КОТОРОЙ ХАРИТА ОБНАРУЖИВАЕТ ЗАМЕЧАТЕЛЬНУЮ НАБЛЮДАТЕЛЬНОСТЬ
Был третий час ночи. Розовый рассвет уже зажигал золотые кресты московских церковок, задушенных многоэтажными громадами железобетонных зданий. Извозчики плелись шагом по каменными улицам. В ночной тишине далеко слышались шаги одиноких прохожих.
Дремавший на перекрестке двух улиц дежурный милиционер с удивлением рассматривал мальчишку в белом фартуке, забрызганном свежею известью и запыленном красною пылью кирпича. Мальчишка дрожал от рассветного холодка и страха. Он дергал его за рукав шинели и говорил, стуча зубами:
— Товарищ милиционер, пойдемте! Пойдемте скорехонько!
— Куда, мальчик? Что случилось!
— Я сейчас женщину замуровал в стенку, пойдемте, она задохнется!
— Куда? Где?
Харита растерялась. Автомобиль оставил ее возле дома и исчез, прежде чем она успела выпутаться из мешка.
— Я не знаю, дяденька! Пойдемте искать!
Милиционер нахмурился:
— Ты, мальчик, или пьян, как стелька, или из сумасшедшего дома сбежал. Если ты сейчас не пойдешь, куда нужно, я тебя отправлю в отделение!
— Отправьте в отделение! Где отделение, только скорей! Я там все расскажу, и мы найдем! И деньги отдам, не надо мне их!
Деньги жгли руки, как мысль, что нужно что-то делать, и главное — куда-то торопиться и страшно спешить.
— Какие деньги?
— Они мне деньги дали, чтобы я стенку заложил!
— И ты заложил?
— Они же убили бы меня все равно, а я мазал — дырочки оставлял, чтоб она не задохнулась! Она не задохнется, она живая была!
— Да где было? Дорогу найдешь?
— Не знаю. Меня в мешке везли!
Милиционер покачал головой, — похоже было на правду. Он вздохнул: или мальчишка врал, или сошел с ума, — все-таки свежие следы извести и пыли на нем были подозрительны.
— Хорошо! — решил он, наконец, — пойдем в уголовный розыск!
— Все равно, только бы скорей найти ее! Милиционер покачал головою — „велика Москва, человека найти не легче иголки в лесу", — но пошел с мальчишкой, постепенно заражаясь необычайным волнением его.
— Скорей, скорей, дяденька! Ждать некогда!
— Ладно! Возьмем извозчика!
Извозчик довез их быстро, застоявшаяся лошадка шла охотно. Харита, зажавшись в угол, молчала, ежась и вздрагивая, — теперь уже самой ей было страшно. Она дивилась себе, — как это она все сделала и не умерла от страху. Она не заметила пути, не заметила длинных коридоров, которыми ее вели к дежурному агенту, — она думала, как бы найти этот дом.
Дежурный агент, дремавший на клеенчатой кушетке, принял Хариту от милиционера, спросил, в чем дело. Милиционер рассказал коротко и ушел, агент стал рассматривать маленького каменщика с таким же удивлением и недоверием.
— Дыхни, мальчик, на меня!
Харита подошла, подышала на лицо его. Он посмотрел на серые глаза, еще широко раскрытые от страха и волнения, на запекшиеся губы, пожал плечами:
— Рассказывай все, как было!
