— Нет, — вздохнула Харита, — не режут.
— Что же ты не дрыхнешь?
Харита ощупью, ползком, добралась до хозяйки и встала. Кровать была высока, Хариткин рот пришелся только к хозяйкиному плечу. Она спустила голову с подушки и наклонилась к девочке:
— Ну, ты что?
— Чорт прошел!
Харита захлебнулась страхом. Хозяйка вскочила.
— Врешь?
— Сама видела!
— Приснилось тебе?!
— Где приснилось, когда он на меня захохотал!
— Ну-у-у? — протянула хозяйка, поверив, — где же он прошел?
— Да у нас под окнами почти что!
— А куда?
— Так, по дороге, в село! Хозяйка задумалась:
— Куда же это он нонеча пошел? К Демьяну разве? Или опять к Трошковым? На этом конце только у них двоих иконы сняты! Нет, к Демьяну! У Трошковых он уже был!
Харита держалась за горячую хозяйкину руку и дрожала. Хозяйка зевнула:
— Ну, завтра узнаем все! Ложись ступай!
— А мне страшно, тетенька!
— Не бойся, коли крест на тебе надет! У нас на всех дверях, на всех косяках кресты и иконы в углу, к нам не заявится!
Харита пошла к своей лавке.
— А зачем он на меня захохотал?
— Не знаю уж! — растерялась хозяйка, — не знаю уж! Покачай зыбку! — крикнула она, — Петька ворочается, не слышишь, что ли?
Харита долго качала зыбку, хотя Петька спал крепко: ей не хотелось итти к страшной лавке под окном, куда мог заглянуть чорт. Хозяйка заснула. Тогда Харита, крадучись, схватила свой тулуп, сдернула его на пол с страшной лавки и расстелила под зыбкой.
Под утро хозяйка гремела подойником. Девочка свернулась в клубок, чтобы крепче доспать свою короткую ночь. Она проснулась только тогда, когда хозяйка поставила ее на ноги.
— Не слышишь, Петька проснулся! — кричала она, тыча ей в руки веревку от зыбки, — ведьма косматая! Что-ж, я его с собой корову доить понесу, что ли? Во что ты спишь!
Харита покорно дернула веревку, качая зыбку. Хозяйка, ворча и ругаясь, ушла с подойником на двор. Петька похныкал и заснул. Глаза у Хариты слипались, голова падала на плечи, каждую минуту она видела во сне поднимающийся к ее лицу кулак, вздрагивала, шарахалась назад и, просыпаясь, терла глаза, чтобы не заснуть до возвращения хозяйки.
Она отходила к окну, смотрела, как розовый рассвет вползал в пыльные улицы деревни. С Волги, по утренней тишине, доносились резкие свистки пароходов; тогда ей неудержимо захотелось бежать от хозяйки, ребят, их сосок, пеленок и печек. Ей хотелось забраться куда-нибудь в темный трюм парохода, зажаться в углу, между тюков и бочек, как когда-то с братом и отцом, ехать прочь из Поленовки, и там в темноте спать долго, беспросыпно, ни о чем не думая, не втягивая голову в плечи в ожидании хозяйкиных толчков.
На сизом, заплесневелом от времени и грязи стекле окошка жужжала сонная муха, рвавшаяся за окно, на свет и воздух. Девочка тихонько открыла окно, поглядела, как сорвавшаяся со стекла муха исчезла в солнечном утре, и отошла к зыбке с тоской.
Петька спал спокойно. Несколько минут Харита крепилась, дергая веревку, потом силы ее оставили постепенно. Она увидела еще раз тянувшийся к ее лицу хозяйкин кулак, отшатнулась назад и заснула.
Проснулась она от боли в подбородке. Хозяйка привычно ударила ее и отошла к лавке, гремя подойником.
— Дрыхнешь опять? — крикнула она.
Харита всхлипнула, оправилась, встала на ноги.
— Выгоняй корову, сонуля!
Харита накинула полушубок на плечи, схватила хворостину, стоявшую наготове в сенях, и вышла на крыльцо. Пастуший бич, гремя, как выстрел, двигался с конца улицы. Корова в тупом раздумье стояла у калитки, стараясь заглянуть в подворотню. Харита зевнула, проворно надевая полушубок в рукава.
Светало с изумительной быстротою. Сизый туман, поднимавшийся с лугов, наливался малиновым заревом восходящего солнца. С высокого крыльца Харита оглянулась на Волгу. Отсюда ее можно было угадать только по сиреневой гуще тумана, вползавшего на поля. В тумане взвыл короткий свисток парохода. Харита вздохнула с тоскою.
— Ну, по-ойдем, — взмахнула она хворостиной, и сошла с крыльца.
Корова лениво ткнулась рогами в калитку. С улицы кто-то постучал железным кольцом. Девочка крикнула:
— Алешка, ты? Иду уж!
Она отворила калитку и выгнала корову. Алешка стоял за воротами. Стеганая курточка была надета на нем плотно и застегнута на все пуговицы. Баранья шапчонка колпачком была надвинута на глаза. Коричневое от загара и веснушек лицо его, с облупившимся от купанья и ветра носом, было угрюмо. Он согнал Хариткину корову и сказал:
