Не успел Клавдий Симеонович об этом подумать, как по избе словно ветер пронесся. Все согнулись в поклоне. Кузьма чувствительно ткнул локтем в бок – мол, делай как все! – и Сопов тоже наклонил голову.
В комнату широким солдатским шагом вошел высокий, заросший бородою старик с лицом оперного злодея. Ростом он был еще выше, чем давешняя «богородица». Та, кстати, тоже наблюдалась поблизости: в пояс не кланялась, только шею склонила. Что получилось у нее, надо сказать, весьма представительно. Прямо как в Александринском императорском театре – в прошлом-то Клавдий Симеонович частенько в него наведывался. Только тут был совсем не театр, в чем титулярный советник немедленно и убедился.
Заросший старик остановился напротив и уставил на Клавдия Симеоновича немигающий взгляд круглых совиных глаз.
– Энтот? – спросил он у своей «матушки».
– Он самый. Я спервоначала на него поглядела на спящего.
– Как показался?
Ответа Клавдий Симеонович не услышал – «матушка» наклонилась к старику и что-то прошептала в самое ухо. Сопову показалось – не слишком для него лестное.
Но по лицу старого филина нельзя было ничего понять.
Он еще повращал глазами, погладил бороду и сказал Клавдию Симеоновичу:
– Тута побудь, любезненький. Порадей с нами. Говорить с тобой опосля будем.
Сопов едва не скривился: изо рта кормщика будто задувал гнойный ветер. Но все-таки удержался, виду не подал. Закивал головой на манер китайского мандарина (тьфу ты, аж самому противно!):
– Как скажете…
На этом этапе он, видно, испытание выдержал – старик глянул уже не столь пронзительно, кивнул, да и пошел себе в сторону.
«Матушка» поплыла следом. Остановились они перед маленькой дверкой в стене, отворили – и скрылись за нею. Дверка захлопнулась.
Кто-то потянул Сопова за рукав. Он обернулся – рядом стоял Кузьма. Лицо его расплывалось, точно луна в болотине:
– Уж как тебе подвезло, касатик, уж как подвезло! Иван Макарьевич, кормщик-то наш, тебя такой наградой отметил! Сразу допустил на корабельное наше раденьице! Такое не всякому выпадает. Ты вот что: будь рядышком, и, что я стану делать, то и ты повторяй. И ничемушеньки не удивляйся.
– Не стану, – заверил его Клавдий Симеонович. Он все еще не расстался с мыслью удрать отсюда как-нибудь под шумок. Обещание старца поговорить по душам его совершенно не вдохновляло. И потому спросил с простецкой улыбкой:
– Слушай, Кузьма, здесь двери-то как, запираются?
– Зачем тебе это, касатик?
– А ну как по нужде приспичит? Бадейки вашей тут нет, да и не привык я…
На это сиропный Кузьма непонятно ответил:
– Привычка не рукавичка, на спичку не повесишь. Не робей.
И укатился в сторону.
* * *
В соборной вдруг стало тише и словно светлее. Клавдий Симеонович удивился: свечей, что ли, добавили? После сообразил – похоже, дело в одеждах. Все – и мужики, и бабы, – все до единого скинули верхнее платье и остались в белом. Это производило изрядное впечатление. В соборной сделалось так лучезарно, будто и впрямь неземной свет на избу пролился.
Про само радение Сопов думал без интереса. Скорее всего, ему-то на этом сеансе уготована унылая участь – вроде случайного гостя на чужой свадебке. Все друг дружку знают, тосты понятны, шутки смешны. А вот чужаку – скучно. О-хо-хо!
Клавдий Симеонович глянул на примолкших хлыстов и хлыстовиц, подумал про себя: сейчас запоют. Беспременно. Скорее всего, нестройно и голосами дурными. А после уж кормщик – «совиный глаз» – зачнет свою говорильню.
Титулярный советник тихонечко огляделся. Прямо сказать, неуютно он себя чувствовал. Во-первых, все были в кипенном, и только один Клавдий Симеонович Сопов торчал посередь в своем камлотовом сюртучке, будто муха в сметане. А Клавдий Симеонович не любил выделяться. Это уж его профессия приучила, ничего не попишешь. Да и жизнь сколько раз подтверждала: не выставляйся. Торчащему гвоздику сильней всего достается. Как и винту недокрученному – того, правда, по шляпке не лупят, но уж зато обязательно довертеть постараются.
А во-вторых, опасался он какой-нибудь каверзы со стороны медоточивого адепта Кузьмы. Ни на грош не верил ему Клавдий Симеонович. С кормщиком все ясно – тот перво-наперво экзамен устроит, а после начнет пропаганду. Ни первого, ни второго Сопов совершенно не опасался. Экзамен он определенно выдержит. Потому как тот будет несложным. Иначе зачем бы в соборную взяли? Но ведь привели, пригласили. Видать, кое-какие планы имеются. Вот и послушаем, что скажет сей «кормщик», когда вдосталь о своем, хлыстовском, наговорится.
