…Лыжи скользили по насту легко и летяще, почти не взламывая корку, только на подъеме лесенкой захрустели мелкими кусочками, похожими на сахар. На таком снегу Ильма, наверное, вообще не оставляет следов, и если я не застану ее в беседке, то не смогу определить, в какую сторону она пошла. Забеспокоился, заскользил быстрее, отталкиваясь палками от жесткой кристаллической поверхности. Почему-то стало очень важно — не опоздать. Непременное условие сложной системной конструкции, и если его не выполнить — она откажется работать, рассыплется, увлечет за собой в деструктив и хаос. Но я выполню. И все будет хорошо.
Он лихо лавировал среди сосенок с ловкостью бывалого слаломиста, а над морем поднималось еще не солнце — предварительные лучи-разведчики, окрашивающие небо в неопределенно теплый оттенок. А ведь Ильма, скорее всего, встречает рассвет, иначе какой смысл выходить в такую рань? Надо успеть раньше солнца. Или хотя бы одновременно с ним.
В последнюю минуту, уже двигаясь вдоль решетки, заволновался, открыта ли калитка. Ильма обещала, что калитка будет открыта всегда; но, черт возьми, не Ильма же распоряжается здесь, в санатории! Олег ударил лыжной палкой по решетке, и она отозвалась странным дребезжащим звоном по всей длине, как если б была хрупкой, словно частокол сосулек. Если бы.
Калитка стояла распахнутая настежь. Глубокий конус и снегу вычерчивал ее путь. Как будто только что. Чьим-то нечеловеческим усилием.
Перешагнул; лыжа на секунду зависла мостом над конусообразной выемкой. Оттолкнувшись от края, побежал к беседке.
— Олег, — сказала Ильма, не оборачиваясь.
— Доброе утро. Что ж ты так рано сегодня?
— Ты тоже рано.
— Ну, я потому, что увидел тебя.
— Но ты же сначала проснулся.
Он подошел к ней, встал рядом. Ильма кратко, на мгновение, обернулась, глянула на него в упор темными, без проблеска, глазами. А ведь она знает, почему я проснулся, понял Олег. И с кем.
Если Дагмар сейчас выглянет из окна, она увидит в беседке нас обоих. Если, конечно, догадается посмотреть в ту сторону. И если узнает меня на таком расстоянии. Слишком много условий, не стоит углубляться. К тому же наверняка она еще спит.
А Ильма — здесь. И это хорошо, без условий, без причин.
— Ждешь рассвет?
— Рассвет? — она пожала узкими плечиками. — Зачем его ждать? Он всегда в правильное время.
— Специально пришла заранее?
— Ты спрашиваешь про неинтересное.
Улыбнулся:
— А что тебе интересно?
— Ты спрашиваешь про неинтересное тебе.
— Неправда, — возразил он. — Я очень удивился, когда увидел, что ты здесь в такую рань.
— Удивился — это одно. Интересно — совсем другое.
— Ну, хорошо. И что мне, по-твоему…
— Много чего, — она не перебила, просто заговорила вовремя, плавно перетекая из вопроса в ответ. — Например, почему разбилась та картина.
— Какая картина?
— Из стекла. Я забыла слово…
— Витраж?
Ильма кивнула одними ресницами, слабо улыбнулась. Черт возьми, откуда она может знать?!. Олег сглотнул, едва сдерживаясь, чтобы не отступить в сторону; было бы со всем глупо.
А с другой стороны, чем они тут заняты целыми днями, в этом санатории, огороженном в глуши, занесенном снегом, отрезанном от городской, светской, да и вообще жизни? Наверняка обсуждают то, что якобы происходит в мире — по версии доступных здесь масс-медиа — а заодно и новости ближайшего населенного пункта, приносимые какой-нибудь уборщицей из местных или поставщиком свежей рыбы отсюда же, из поселка. Причем, согласно древнему правилу трупокилометров, последние поражают воображение куда больше. Самопроизвольно разбившийся неподалеку церковный витраж — тема как минимум на неделю. Ничего удивительного. Все объяснимо.
— И почему он разбился?
— Потому же, что и твое зеркало. Хрупкие вещи всегда бьются. И красивые. Это неправильно, но почти никогда нельзя ничего поделать. Слишком быстро.
— Ты пра…
Запнулся. Медленно обвел ее взглядом с ног до головы. Я не говорил ей про зеркало. Кажется. Да нет, совершенно точно. Рассказывал Дагмар, которая с тех пор всерьез настроена восполнить пробел в интерьере моего дома, — но Ильме… зачем?
Разбилось зеркало, разбился витраж на церкви… Мне самому не пришло в голову выложить все эти осколки в одну цепочку. А так просто. И всегда слишком быстро, ничего не успеваешь поделать… черт.
