У монастырских ворот толпились нищие и больные. Каких только калек там не было: и слепые, и немые, без рук или ног, юродивые. И много, очень много — не одна сотня. Словно со всей Руси собрались униженные и оскорбленные. Они запрудили дорогу, движение наше замедлилось. Многие хватали нас за одежду, пытались дотянуться до мешков с поклажей. Старик с землистым лицом, с волочащимися по земле ногами, полз возле моего коня, что-то мычал, постоянно крестился. Я боялся, что он попадет под копыта.
— Только не вздумайте подавать им милостыню, — почти прокричал Чижиков. — Сорвут с коней и затопчут.
Он положил карабин поперек седла. Толпа вокруг нас отхлынула, будто волна от берега.
— Быстрее, — приказал я.
Мы с трудом миновали это вавилонское столпотворение.
— Пронесло, — выдохнул побелевший Михайлов.
Постоялый двор находился через улицу. Мне с трудом удалось найти свободную комнату, остальные были забиты преимущественно офицерами армейских полков и их денщиками. Похоже, какая-то крупная воинская часть срочно передислоцировалась сюда от Москвы и встала где-то в окрестностях палаточным лагерем.
В комнате было тепло. Хозяин за отдельную плату позаботился о мягких перинах и прислал двух совсем молоденьких служанок расстелить постели. Я видел, какими плотоядными глазами смотрит на этих девушек Карл. Они чувствовали на себе взгляд моего кузена, но, будучи привыкшими ко всему, не тушевались и делали все старательно и размеренно, будто даже поддразнивая не к месту разгоревшийся любовный «аппетит» юноши.
— Понравились? — тихо спросил я, когда служанки ушли.
— Русские девушки самые красивые на свете, — честно сказал кузен. — Жаль, у нас мало времени, а то я бы за ними приударил.
— Это всегда успеется, — резонно заметил я. — До утра ты совершенно свободен и можешь заниматься всем, что в голову взбредет. Лишь бы был в состоянии продолжить поездку.
Стоило только произнести эти слова, как двоюродного братца и след простыл. Кажется, он даже забыл думать об ужине.
— Есть-то когда будешь? — крикнул вдогонку я. — Ты же голодный!
— Потом, — донеслось откуда-то с лестницы, ведущей на первый этаж.
— Пущай резвится, — засмеялся Михайлов. — Дело молодое. Махнется с красоткой разок, считай, что поужинал. Ну, а мы с того, если с лебедушками утешимся, все ж никак не насытимся. Верно я говорю, тезка?
Михай неопределенно пожал плечами и ничего не сказал в ответ. Я давно наблюдал за ним такую отстраненность и глубокую задумчивость. Как будто сидит другой человек, не похожий на моего гренадера.
Мы спустились в трапезную. Хозяин велел накрыть для нас стол. Чижиков и Михайлов мечтательно поглядывали на ряды винных бутылок, но я отрицательно мотнул головой.
— Жаль, — вздохнул наш бывший дядька. — У меня с дороги горло прям пересохло.
— И у меня, — поддакнул второй гренадер. — Аки пустыня раскаленная шкворчит.
— А ты кваску туда плесни, — посоветовал я. — Враз полегчает.
Михай, не обращая внимания на наш обмен шутками, молча вгрызся в истекающую жиром куриную ляжку.
К нам подошел драгунский прапорщик — полный, с фигурой, напоминающей кадушку для засолки огурцов.
— Разрешите присесть? — произнес он на немецком.
— Садитесь, — пожал плечами я.
— Вы знаете русский?
— Совершенно верно.
— А мне сказали, что вы иностранцы.
— Одно другого не исключает. Вы все же присаживайтесь, в ногах правды нет.
Драгун грузно опустился на лавку. Очевидно, он происходил из той породы людей, что самое мельчайшее действие непременно сопровождают шумовыми эффектами. Лавка заскрипела на весь трактир, от неловкого движения локтем принесенная им кружка с пивом грохнулась на пол и с ужасающим треском раскололась. Сразу прибежала расторопная служанка с тряпкой. Она подоткнула платье, встала на четвереньки и быстро вытерла образовавшуюся лужу.
— Прошу пардону, господа, — извинился драгун.
— Ничего страшного, пиво тут и вправду неважное, — сказал я.
— Позвольте представиться — Перов Тимофей, по батюшке Иванович, из шляхетства псковского, — важно сказал драгун.
— Барон курляндский Дитрих фон Гофен, а это мои слуги, вряд ли вас интересуют их имена. Будем знакомы.
