Мне захотелось было привязать им ноги к кровати или сыграть с ними другую шутку; но потом я решил, что куда выгодней и забавней сыграть шутку с серебряным бокалом. Спрятав его в надежное местечко, я вернулся на кухню и провозился там дотемна. Вечером туда пожаловал хозяин, охая от нестерпимой боли в висках. Заметив, что в очаге осталась только одна головешка, он чуть не прибил меня: зачем-де я жгу столько дров, так недолго и пожар устроить. В этот вечер он был пи на что не годен. Я, как умел, постарался заменить его, быстро приготовил ужин, мы поели и, управившись со всеми делами, легли спать. Еще за ужином я заметил, что хозяйка сама не своя: лицо грустное, глаза заплаканные, сидит, потупя взор, встревоженная, печальная, слова ни с кем не скажет. Когда хозяин ушел в спальню, я спросил, что с ней и почему она в таком унынии.
— Ай, Гусманико, сынок мой любезный! — ответила хозяйка. — Беда, великая беда свалилась на меня несчастную! В недобрый час появилась я на свет, на горе родила меня матушка!
Я сразу смекнул, в чем ее недуг. Мой карман мог стать для нее аптекой, а моя добрая воля — лучшим лекарем; но где там! Ее жалобы ничуть не побудили меня к благому делу; я не раз слышал, что плачущую женщину надо жалеть не больше, чем гуся, который в январе разгуливает босиком по лужам. Хоть ни на волос не был я тронут, но притворился, будто ее беда меня огорчает, и принялся утешать хозяйку, умоляя не говорить таких жалостных слов и поделиться со мной своим горем, а я, мол, сделаю для нее все, что в моих силах, как для родной матери.
— Ай, сынок, — ответила она, — и зачем только вздумалось твоему сеньору созывать приятелей на обед! Вот и пропал один бокал из моего серебра! Что сделает со мной хозяин, когда узнает? Самое малое — убьет меня, сынок мой дорогой.
«А больше этого, что можно сделать?» — чуть не спросил я.
Я стал сокрушаться, негодовать на такую подлость и сказал, что не вижу иного выхода, как встать ей завтра пораньше и отправиться со мной поискать у ювелиров другой, точно такой же бокал, а мужу сказать, что бокал был старый, погнутый, а потому пришлось отдать его обновить и подправить, — так удастся ей избежать ссоры. К этому я добавил, что, ежели нет у нее денег, а бокал дадут в долг, пусть возьмет все мои пайки и жалованье вперед.
Хозяйка горячо поблагодарила за совет и предложенную помощь, но заметила, что ей неудобно выходить из дому, да еще одной: как бы муж не увидел — ведь ревнив он до чрезвычайности. Она заклинала меня господом богом, чтобы я пошел за бокалом один, уверяя, что денег у нее хватит. Этого мне и надо было; я уже ломал голову над тем, как и кому сбыть бокал, чтобы не было никаких расспросов, — по моему виду всякий мог догадаться, что вещь краденая. Радуясь такой удаче, я пошел к ювелиру и попросил почистить и подправить бокал, который в том действительно нуждался. Мы сошлись на двух реалах. Бокал стал как новенький. Возвратившись, я сказал хозяйке, что нашел у Гвадалахарских ворот[133] подходящий бокал, только в нем серебра на пятьдесят семь реалов, да за отделку просят не меньше восьми. Хозяйка и глазом не моргнула, будто речь шла об одной бланке — так ей хотелось поскорей избавиться от беспокойства. Она отсчитала деньги, и я продал ей украденный у нее же бокал, причем и она осталась довольна, и я с прибылью. Но деньги эти как пришли, так и ушли — я просадил их в два вечера.
Такие мелкие кражи я совершал часто, действуя сообразно обстоятельствам; что ж до хищений узаконенных, тут я пока присматривался, чтобы при случае не оплошать. Так, я обычно пристраивался поближе к столу, за которым распределяли порции; внимательно наблюдая, я замечал, что в каждой порции недодают две-три унции. Я тоже научился подкладывать палец, подталкивать или придерживать чашку весов. Когда эконому говорили, чтобы получше отвешивал, он отвечал, что мясо усыхает; к тому же получаешь его по точному весу, а как станешь делить, непременно что-то уйдет на обрезки, чуть не шестая часть. Эконом, повар, кравчий, закупщик и прочие слуги — все открыто воровали, бесстыдно заявляя, что это их право, как бы их привилегия. Последний из слуг и тот умудрялся стащить куриные или каплуньи потроха, свиное ребрышко, баранью вырезку, телячью отбивную, немного соуса, пряностей, мороженого, вина, оливкового масла, меда, свечей, угля и дров, не брезгуя и зернышком перца — от самого необходимого до изысканных приправ, употребляемых в богатых домах.
