— Каждый гражданин может выбирать по своему вкусу мебель, украшения комнат. Надо сообщить только по идеографу в коммунальное бюро своего дома…
— Но это все не дается же даром, — замечает, потрясенный впечатлениями, Викентьев. — Надо же быть чем-нибудь полезным обществу. К чему мы пригодны в этом новом мире?
— Вы можете свободно распоряжаться собою, — отвечает Стерн. — Выбирайте любой род деятельности.
— Но если мы ничего не сумеем делать? — спрашивает Евгения.
— Сумеете.
— А если не захотим?
— Захотите, — загадочно улыбается Стерн. — Никто вас не будет заставлять, но вы захотите сами работать…
Викентьева и Евгению мучают голод и сон. Стерн кивает головой:
— Да, да, я знаю. Ведь, благодаря идеографу, вы не можете скрыть ничего. У нас нет тайн и нет лжи.
— Да, мы хотим есть и спать.
— Есть и спать! Устарелые понятия. Я не дам вам ни есть, ни спать, но вы будете сыты и бодры.
Он открывает дверь в соседнюю комнату. В ней почти нет мебели. Две ванны, накрытые стеклянными колпаками; никелированные краны; душ, металлические цилиндры.
— Сейчас вы будете сыты и бодры, — повторяет Стерн.
— Разденьтесь и садитесь в эту ванну.
— Как? При вас? При нем? Мне стыдно!
Стерн не понимает, отчего ей стыдно. Разве это дурно — раздеться и сесть в ванну с питательной жидкостью?
— Я женщина. Я не могу при мужчинах.
Почему женщине стыдно? Стерн решительно ничего не понимает. Ведь у нее нет никакой дурной болезни.
Идеограф отчеканивает тайные чувства Евгении. Мало-помалу Стерн начинает понимать. Половой стыд — предрассудок старины…
— Нам неведом этот стыд. У нас нет нечистых мыслей, присущих эпохе насилия, лжи и условностей… Разденьтесь же. Вы сами не сможете устроить это… Я должен вам помочь.
Евгения покоряется, потупив глаза и краснея. Стерн накрывает ванны стеклянными колпаками, открывая краны. Ванны наполняются бесцветной жидкостью с пряным ароматом.
Каждая пора тела жадно всасывает эту пахучую жидкость. Тело становится упругим, мышцы наливаются силою, быстрее бежит кровь по артериям и венам, четко работает ум. Бодрая теплота разливается по всему телу.
Стерн открывает крышки.
— Эта питательная жидкость восстанавливает разрушенную материю, питает клеточки, проникая всасыванием в поверхностные кровеносные сосуды, а оттуда в вены и артерии, — сообщает он. — Желудку нечего делать в наше время… Теперь станьте под душ. Несколько неприятное ощущение — и пройдет сонливость.
Из душа льется ослепительно яркий сноп лучей. По всему телу пробегает жгучее колотье. Легкая судорога передергивает лицо.
— Радиоактивный душ поглощает яды и убивает бациллы, образующиеся в клеточках мозга во время бодрствования и вызывающие сон, — объясняет Стерн.
Неприятное ощущение проходит. Викентьев и Евгения, бодрые, полные энергии, одеваются.
— Неужели в ваше время никогда не спят? — удивляется Викентьев.
— Нет, мы не спим. Спят только мертвые. Мы экономим на сне и живем вдвое больше, — улыбается Стерн. — Ну, теперь я вас оставлю. Когда я вам понадоблюсь, вызывайте меня, где бы вы не были, по идеографу № 0.0073.
Аппарат идеографа на стене дает три коротких звонка и четко произносит:
— Викентьев! Моран!
Они прижимают чашечки идеографа к вискам. Свет в комнате гаснет. Но экране, над идеографом, огромная атлетическая фигура. Черные острые глаза. Энергичное лицо с острым подбородком, с твердым очерченным тонким носом и выпуклым лбом.
— Лессли. Изобретатель Лессли. Вы еще ничего не слыхали обо мне? Меня знают в каждом доме Мировой Коммуны. Я интересуюсь вами. Как вы себя чувствуете?
— Хорошо. Вполне хорошо.
— Я видел вас, Евгения Моран. В университете. Вы нравитесь мне. Женщины вашей эпохи красивы…
— Зачем вы об этом говорите, Лессли?
— Я не говорю, а думаю. У нас нет тайн. Идеограф передает каждую тайную мысль. Мы не властны ничего скрывать… Вы мне нравитесь, Евгения Моран!
— Мне нечего ответить вам. Я вас не знаю.
— Вы не хотите говорить со мной?
— О нет! Я не думала этого…
— Викентьев! Вы связаны с Евгенией Моран. Вы любите ее?
— Мы двое в одном этом чужом нам мире. Мы связаны нашим одиночеством среди вас. Но…
— Я, Лессли, спрашиваю вас не об этом. Связана ли с вами Евгения Моран, как женщина? Любит ли она вас? Любите ли вы ее?
