Дом дедушки Гриши был расположен в историческом центре городка, неподалеку от соборной площади. В соборе, как пояснил мне Волчанов, уже много лет был склад минеральных удобрений. Не так давно приезжала какая-то комиссия и признала собор памятником архитектуры, который должен охраняться государством. На закопченную стену из когда-то белого камня повесили мраморную доску с золотыми буквами: «Памятник XVIII века. Охраняется государством». «Мы – страна атеистов! – сказал по этому поводу Волчанов. – Пусть собор продолжает приносить пользу народу»…
На улице я сразу обнаружил слежку. Впрочем, эту слежку заметил бы слепой. Канареечная машина ехала за мной следом примерно метрах в ста, а за рулем сидел Филюков. Я остановился и помахал ему рукой. Машина тоже остановилась, но Филюков не отвечал на мое приветствие.
Я вышел на площадь. Солнце стояло уже высоко, и в его лучах собор был великолепен. Бог мой, сколько достоинства, мужества, красоты и фантазии в наших древних храмах! И можно ли, не теряя рассудка, осознать чудовищное противоречие: этот храм строили мы, канализационный колодец, из которого извлекли последнюю жертву семейства Волчановых, в двухстах метрах от храма вырыли мы же…
Я пересек площадь и подошел к низенькому зданию, слепленному, если не сказать сляпанному, из нескольких огромных бугристых серых плит. Это был книжный магазин «Восход». Любопытно будет когда-нибудь проследить, откуда повелась мода на такие словечки. У нас, похоже, не осталось вещи, которая где-нибудь не называлась бы «Восход». От мотоцикла до зубной пасты, от пивзавода до библиотеки, от опасной бритвы до дворца бракосочетаний. Любопытствующий иностранец должен предположить, что в нашей стране существует языческий культ восходящего солнца…
В магазине «Восход» я оказался единственным покупателем. За прилавком сидела девушка угрюмого вида и читала журнал «Работница». Она покосилась в мою сторону, затем, как ошпаренная, вскочила и бросилась в подсобку. Мне стало не по себе. Я взял первую попавшуюся книгу в мягкой глянцевой обложке, на которой был изображен трактор посреди круто вспаханного поля, и заглянул в аннотацию.
«В новой книге собраны повести, герои которых строят БАМ, пасут скот, самоотверженно трудятся в заводских цехах, утверждая высокие идеалы строителей коммунизма». Нет, это была не аннотация, а удостоверение в бесспорной принадлежности к самому передовому творческому методу. Я посмотрел в выходные данные. Этот скотопас умел жить: тираж двести тысяч, переиздание. За свой скот, который пасется и утверждает идеалы, этот пачкун получил примерно десять тысяч рублей. Лет пять надо самоотверженно трудиться в заводских цехах, чтобы заработать такие деньги. Я открыл книгу наугад.
«– Иногда бывают случаи, коммунист Назаров, когда подсказывает решение твой партийный долг, – заходил по комнате, дойдет до койки и обратно к окну. – И если Настя любит по-настоящему, то должна гордиться тобой. Ведь будешь на переднем крае, как в разведке, такое доверие… Трудно, но надо, пойми. Правильно, Настя? Ну скажи ему, что если он мужик – должен принять лесопилку!»
Если бы в тот момент мне дали этого ублюдка, я, наверное, убил бы его.
За словами писателя неизбежно возникает его лицо. Сколько же тупого, самодовольного, до рвоты фальшивого было в этой мерзкой харе, которая смотрела на мир со страниц книжонки! Боже мой, неужели мы обезумели навсегда? Почему и сегодня мы продолжаем издавать этих ублюдков, глупых, нахально, самозабвенно тупых? Только потому, что в каждом абзаце они натыкали фраз о партийном долге коммуниста Назарова? Я не состою в партии, но если бы состоял, потребовал бы судить этого писаку за оскорбление. Ни одна партия в мире не должна терпеть подобного издевательства над собой. Если бы наши бесчисленные враги задумали вдруг привить народу отвращение к таким словам, как коммунист, партия, долг, доверие, они не смогли бы поступить лучше, чем нанять этого «скотопаса».
Но вымрет когда-нибудь эта порода подлых барышников, превративших литературу в подобие Вшивого рынка времен гражданской войны: все все меняют, все все воруют, все держат за голенищем нож и готовы пустить его в ход, стоит кому-нибудь зазеваться. Они вымрут рано или поздно, а их книги будут читаться как лучший в мире анекдот. Наши потомки станут смеяться над нами и будут оплакивать нас, живших во времена, когда на страницах тысяч и тысяч книжонок кто-то гнал коммуниста Назарова на передний край как в разведку неоспоримым аргументом: трудно, но надо! А еще кто-то хамски, тупо рассуждал о том, по-настоящему ли любит Назарова бедная Настя, и взывал к этой любви как к последнему средству заставить Назарова возглавить лесопилку…
