Группа особого резерва - страница 45
Краем глаза он увидел, как медленно открывается соседний контейнер, – все свое внимание Сергей сосредоточил на двери, ведущей в кабину сопровождающего персонала. В правой руке он держал пистолет; автомат висел на груди. Через шум моторае к нему прорвался сдавленный кашель Адама Хуциева. Марк подошел к нему и помог выбраться. Адам тотчас опустился на колени – ноги его затекли и не держали. Он с оторопью посмотрел на Марковцева, и в его взгляде сквозил вопрос. Марк ответил на него:
– Я уже давно вышел. Полчаса, наверное, прошло. Неплохо размялся. Не хотел вас будить.
Он оставил Адама со своей ложью и поспешил на помощь Кате. Она села на рифленый пол, с наслаждением вытянув ноги. Прошептала:
– Кажется, я знаю, о чем мечтала всю жизнь.
– Мечта сбылась? – спросил Марк, массируя ей ноги. Он выгонял из нее и страхи, и волнения. Он умел это делать как никто другой. Кто додумался бы до массажа? А кто додумался бы посмотреть снизу вверх, поверх легкомысленных, ненужных, дурацких очков?
– О да-а… – протянула она. – Словно заново родилась и вытолкнула свое первое «уа». Если бы ящик был двухместный – желательно тандемный вариант, и если бы сзади был ты…
– Мечтать не вредно.
– Кайфолом, – улыбнулась она, вставая на ноги.
Грузовой салон «Ан-12» был похож на летающую палату для буйнопомешанных. Больше всего об этом говорил стеганый потолок. А конвейер, берущий начало ниоткуда и уходящий в никуда, пел нескончаемую песню о вечности. По сути дела, из такой комнаты скорби бегут, а Марковцев с командой пусть на время, но заточили себя в этой аэропсихушке.
Грузовая кабина была прилично освещена. Можно было отчетливо рассмотреть окраску потолка, стен, и цвета радовали не глаз, но души тех, кто выбирался из металлических гробов, – их встречал рассвет, а не сумерки, где все предметы лишены красок.
Вот из контейнера вылез Хусейн и, стуча зубами от холода, зубами же и выдал:
– Корабль… дураков. Чокнутая команда… Не верю, что я повелся на его дурацкое предложение.
Казалось, Марковцев не слышал никого и ничего, он сам выглядел так, будто в аду, где он провел пару тысяч лет, внезапно похолодало. Но он впитал в себя и слова, и облики компаньонов, с которыми он перенесся поближе к богу.
Свет – призрачный, просачивающийся словно через небесный полог, за которым пылало послеполуденное солнце, – на каждую голову пролил бальзам. Ведь каждый, находясь в изолированном от света и воздуха отсеке, представлял себе кромешную тьму.
В голове Марковцева пронеслись обрывки его мрачной пылкости, с которой он убеждал товарищей:
«Нам нечего опасаться курьеров. Что им делать в разряженном и холодном отсеке самолета? У кого из них возникнет мысль об ограблении на высоте десять тысяч километров над землей? Нет, если они и выйдут из своей кабины, то ненадолго, и вероятность встречи с ними ничтожна, и говорить о ней не стоит. Я сказал – не стоит, и давайте поставим на этом точку. Кто еще ничего не понял, пусть представит себя на заполярной станции. Кто выйдет охранять деньги, которые лежат в сейфе внутри станции, наружу? Вопрос закрыт».
Обстановка в кабине самолета была далека от той, что рисовал себе Марковцев. Тогда ему казалось, что картинка складывается как надо. Он не был обеспокоен, однако, явись перед ним вооруженный курьер, не удивился бы. Может быть, дурашливо поприветствовал бы его на американо-немецкий лад: «Хай!»
Ну хватит, осадил он себя. Его ноги тоже слушались с трудом, но он не подавал виду. Требовалось время, чтобы кровообращение в конечностях восстановилось.
Отчетливо раздался голос Хусейна:
– Ноги отсидел… Мне плохо, Марк. – И вдруг, сжав кулак, горячим шепотом выговорил: – Получилось!
Марковцев пожал плечами, принимая похвалу.
– Мы только стартовали.
– Финишируем, Марк, не сомневайся, – подал голос Адам. – Я посажу эту птичку, если понадобится, и на травяной аэродром. А уж покружить над местом выброски – тьфу. – И горячий азербайджанец сплюнул себе под ноги.
