Гроза зреет в тишине - страница 12
— Жду-у-у!..
...Михаил вздрогнул и раскрыл глаза. Ему вдруг показалось, что голос Наташи прозвучал где-то рядом, в чужой, трофейной машине. Затаив дыхание, он лежал и ловил каждый звук, каждый шорох.
Но и в машине и вокруг было тихо. Спокойно тикали часы в шоферской кабине, отсвечивая фосфором стрелок, да где-то далеко зловеще переговаривались пулеметы.
И все же беспокойство, которое так неожиданно закралось в сердце, не оставляло старшего сержанта. Что-то тревожило его, и он, чтобы отвести от себя эту тревогу, осторожно сед и посмотрел в открытое окно.
...То, что он увидел, на какое-то время заставило Михаила оцепенеть. Шагах в десяти от машины лежал человек и при слабом зеленом свете фонарика разглядывал карту, разостланную на траве. На карте чернели пистолет и компас.
И пистолет и компас были немецкими, в этом Михаил ошибиться не мог. Но кому они принадлежали? За последнее время такие вещи попали в руки многих наших людей.
Осторожно взведя затвор автомата, Шаповалов на мгновенье задумался. Что делать? Стрелять? Нельзя. Можно убить своего. Окликнуть? Тоже нельзя. Если это немецкий разведчик, то он тут не один, а если даже один, то легко сможет удрать: вокруг — кусты. Остается одно: подкрасться к неизвестному как можно ближе и посмотреть...
Но незнакомец опередил Шаповалова. Фонарик почему-то вдруг выпал из его руки, лег на карту лампочкой вверх, и Михаил увидел эсэсовскую фуражку с высокой тульей и узкий белый крученый погон на черном плече. Освещенное лицо эсэсовца было перекошено, ощеренные зубы крепко сжаты. Казалось, что кто-то сзади всадил ему в спину нож.
— О, майн гот! — долетел до Михаила сдавленный стон, и голова эсэсовца, как скошенная, легла на карту.
«Раненый немец? Как мог он очутиться здесь, за рекой?»
Михаил осторожно тронул дверцу. Она открылась легко, без единого звука, и он, держа автомат наготове, вышел из машины. Немного постоял, прислушиваясь и озираясь, потом тихо-тихо подкрался к немцу.
...Это был полковник-эсэсовец, рослый и грузный. Уткнувшись лицом в карту, он лежал без сознания. У него, кажется, была перебита правая рука. Она неподвижно лежала на земле, вывернутая ладонью вверх, и ее пальцы даже при свете зеленого фонарика казались черными.
Одежда эсэсовца была мокрая, и Шаповалов сразу определил, что немец пришел сюда из-за реки. Видно, он целый день пролежал на поле боя, прикинувшись мертвым или потеряв сознание, а теперь вот очнулся и решил отыскать своих. Где они, свои, — он хорошо не знал, и потому кинулся в ближний лес, чтобы уже тут, вдали от людских глаз, определить по карте нужный путь отступления. И вот силы отказали ему, он лежал в глубоком забытьи, лежал и не знал, что спешить ему уже больше некуда и что путь его окончен...
Обыскав карманы фашиста и убедившись, что там никакого другого оружия нет, Михаил забрал пистолет, отстегнул офицерский планшет, набитый бумагами, и, связав полковнику ноги, сел на трухлявый пень. Надо было решить, что ему теперь делать с пленным фашистом.
Шаповалов отлично понимал, что ему в руки попалась важная птица, которая, безусловно, много знает, и ему становилось страшно от мысли, что эсэсовец может не очнуться и умрет раньше, чем вернется капитан Кремнев. Может, рискнуть и отвезти его сейчас же в штаб армии? Дорога туда хорошая...
Шаповалов отцепил от пояса фляжку, поболтал ею около уха. Там плескалось несколько глотков разбавленного спирта — энзе, который он хранил на «черную минуту».
«Эх, черт с ним, пусть пьет, только бы не подох раньше времени», — махнул рукой Михаил и, опустившись перед эсэсовцем на корточки, осторожно приподнял его голову. Полковник замычал и, не открывая глаз, простонал:
— Луиза?
— Пей, Луиза! — рассмеялся Михаил и в тот же миг отлетел под куст от сильного удара в грудь.
— Ах, дьявол! Да ты еще вон какой здоровый! — выругался Шаповалов и с ловкостью рыси вскочил на ноги.
Эсэсовец черным гадом извивался на земле, стараясь здоровой рукой разорвать путы. Опустив автомат, старший сержант усмехнулся и сказал на безукоризненно чистом немецком языке:
— Не старайтесь, полковник. Веревки новые, а узла моего еще ни один ваш солдат развязать не смог.
