— Mon Dieu,[2] — задумчиво протянул Ангел. — Наверно, именно в таких случаях и принято говорить: «Ах, какой сюрприз!»
— Совершенно справедливо, сэр. Люди до сих пор не опомнятся, как такое могло произойти. Отличный пример того, что может случиться, когда зазеваешься, — даже с англичанами, которым вообще-то в этом смысле очень везло. Ведь не забывайте, все партии, даже ученые мужи, всегда превозносили сельскую жизнь и уверяли, будто всячески ей содействуют. Но они забыли об одной мелочи: что наши географические условия, традиции, воспитание и имущественные интересы так способствуют жизни в городах и «процветанию торговли», что отклониться от этой линии наименьшего сопротивления можно лишь ценою нешуточных и отнюдь не парламентских усилий. Да, это прекрасная иллюстрация той нашей характерной черты, о которой я толковал вам на днях: очень уж мы задним умом крепки. Но чего же от нас и ожидать, пока у нас есть туман и принципы? Лучше быть хлипким горожанином без здоровья, но с высокими политическими принципами, чем здоровым продуктом излюбленнейшей отрасли народного хозяйства. Но вы еще не видели другой стороны медали.
— О чем вы? — спросил Ангел.
— Ну как же, сэр, о грандиозном росте городов. Это я покажу вам завтра, если пожелаете.
— А Лондон разве не город? — шутливо заметил Ангел.
— Лондон? — воскликнул гид. — Что вы, это всего лишь дачное местечко. В какой настоящий город вас свозить? Хотите в Ливерчестер?
— Куда угодно, — сказал Ангел, — лишь бы там можно было хорошо пообедать. — И, расплатившись с сельским населением милостивой улыбкой, он расправил крылья.
— Время еще не позднее, — сказал Ангел Эфира, выходя из ресторана «Белый Олень» в Ливерчестере, — а я, кажется, немного переел. Давайте пройдемся, посмотрим город.
— С удовольствием, сэр, — отозвался гид. — Сейчас между ночью и днем нет никакой разницы: ведь для производства электрической энергии теперь используется прилив.
Ангел записал эти сведения в свою книжечку.
— Чем заняты здешние предприятия? — спросил он.
— Весь город, который теперь простирается от прежнего Ливерпуля до прежнего Манчестера (что видно из его названия), занят расширением пищевых таблеток, которые доставляют в его порт из Новых Светов. Уже несколько лет Ливерчестер и Бристер (простирающийся от прежнего Бристоля до прежнего Глостера) удерживают монополию на расширение пищи в Соединенном королевстве.
— А как это делается? — спросил Ангел.
— Благоприятная среда и бактериология, — отвечал гид.
Некоторое время они шли молча, изредка взлетая там, где улицы были особенно грязные; потом Ангел снова заговорил:
— Очень любопытно. Я не замечаю никакой разницы между этим городом и теми, что я видел, когда был здесь в девятьсот десятом году, — только вот улицы лучше освещены, но радости от этого мало: они страшно грязные и полны людей, чьи лица мне не нравятся.
— Да, сэр, — вздохнул гид, — трудно было ожидать, что чудесный мрак, который окутывал нас во времена Великой Заварухи, продержится долго. Вот тогда и вправду можно было тешить себя надеждой, что все дома построены Кристофером Реном, а все люди чистые и красивые. Поэзии теперь не осталось.
— Ни малейшей! — подтвердил Ангел и потянул носом. — Зато атмосфера есть, и не слишком приятная.
— Где скапливается много людей, там всегда пахнет, — сказал гид. — Тут уж ничего не поделаешь. Старое платье, пачули, бензин, жареная рыба и дешевые папиросы — это пять необходимых ингредиентов человеческой жизни, и перед ними атмосфера Тернера и Коро — детские игрушки.
— Но разве не в вашей власти устроить жизнь в городах по своему вкусу?
— Что вы, сэр! Это встретило бы ужасающее сопротивление. Мы сами у них во власти. Вы поймите, они такие большие и пользуются таким престижем! Да, кроме того, — добавил он, — даже если бы у нас хватило смелости, мы бы не знали, как за это взяться. Правда, когда-то один великий и добрый человек привез нам платаны, но вообще-то мы, англичане, выше того, чтобы брать от жизни лучшее, и мы презираем легкомысленный французский вкус. Обратите внимание, какому принципу подчинен весь этот жилой район, что тянется на двадцать миль. Он был задуман в этаком веселеньком стиле, а посмотрите, какой получился серьезный! Сразу видно, что эти жилища принадлежат к виду «дом», и в то же время это особняки, вот так же, как все люди принадлежат к виду «человек» и в то же время у каждого, как говорится, своя душа. Этот принцип был введен на Авеню-Род за несколько лет до Великой Заварухи и сейчас утвердился повсеместно. Если у человека точно такой же дом, как у кого-то другого, с ним не знаются. Видали вы что-нибудь более глубокомысленное и педантичное?
