— Ну что ж, — Ворон оглядел ближних воев, семнадцать мечей насчитал, — не посрамим имени своего! Вперед!
На этот раз они врезались в строй дружины княжьей клином, разрубая выставленные копья, выбивая передних дротиками. Пусть мало их, главное, не давать вражьей силе опомниться… Ударили крепко. Но и стояли Кроновы русы крепко. Сила на силу нашла. Сила малая, но готовая к смерти, на силу большую, не ожидавшую эдакого отпора.
Лютая пошла сеча, будто и впрямь не люди живые, боль чуящие схлестнулись в кровавом поединке, но боги и титаны. Никогда еще прежде Ворон не ощущал в себе столько мощи, столько жажды горячей выстоять, выжить, победить — и впрямь вторая молодость пришла, пуще первой. На этот раз их взяли в кольцо, обежали. Вот это и стало настоящим мешком смертным.
— Спина к спине, браты! Себя береги! — хрипел он. — Правда наша!
— Руби измену!!! — неслось отовсюду.
— Бей гадов!
— Смерть предателям! Смерть изгоям!!! Но больше было ругани, стонов, хрипов, воплей и лязга железа. Не помнил Ворон такой сечи, хотя во многих побывал, лишь раз ему удалось вспрыгнуть на валун уродливый, поросший мхом, оглядеться. Струги подходили к самому берегу, не больше трех сотен шагов отделяли их от прибрежной полосы. Внизу суетились метальщики, поспешно разворачивали камнеметы… только поздно, поздно уже! Суетился Овил. Старика в меховой шапке видно не было.
А чуть дальше в море виднелись багряные паруса еще двух стругов. У Ворона сердце похолодело — значит, не всех с первого раза досчитали, значит, погоня больше была, просто разошлась по побережью. Это конец! Еще две сотни. Да три на ближних стругах! Это конец! Это сама Смерть-Мара идет с серого смертного моря! И нет от нее исхода!
Он повернул голову к дальним склонам.
Оттуда пша Жизнь.
Тысячи за полторы шагов видны были вой, спешившие из долин горних им на помощь: вой, бабы, девки, раненные — несколько десятков, может, побольше сотни — шла помощь, шло подкрепление, бежало, не жалея ног, зная, что погибают свои, каждую минуту погибают, зная, что нельзя медлить! Значит, поспели посыльные.
— Браты, подмога!!! — закричал Ворон. Горло отпустило и крик его прогремел громко, твердо.
Даже Кроновы вой обернули головы, смолкли на миг. Для кого подмога, а для них — лишние хлопоты, и так руки мечей не держат, каждый удар выверять приходится, силы рассчитывать. Сейчас бы передышку малую!
— Бей их! Не давай опомниться! — ревел Ворон. — Это они измена! Они предатели! Вперед, браты!
А куда вперед? В кольце нет ни переда, ни зада. Кольцо, оно и есть кольцо, мешок гиблый. Но с новой силой и ярью загорелась сеча. Надежда придавала мощи и крепи. Только неслись сипы, стоны, рык отовсюду. Только лилась на землю дивного и тихого допрежь Скрытая горячая кровь русов.
Скил кошкой вскарабкался на самый верх мачты. Замер.
— Ну что там?
Своим глазам Жив не доверял. Обошли вокруг всего острова — на всякий случай, ежели и прибило куда-то струги Ярины, так сюда, а нет, придется в открытое море идти. И вдруг точки какие-то черные — мурашки в глазах. Яриных струга два… А точек три почему-то. Ничего не понять.
Скил не отзывался, все всматривался. Уже выполз изнутри брат Дон, попробовал подняться на ноги, зашатался, но устоял, превозмог себя.
— Чего ждем? Что случилось?! — поинтересовался мрачно.
Скил молчал. Вглядывался.
— Надо в море идти, — проворчал Дон. — Мне в море легче. И Яра твоя там, не иначе.
Где была любимая, лада, одни боги ведали. И потому Жив не ответил. Дождался, пока спустится Скил.
— Три паруса, три струга, — доложил тот, больше ничего различить не могу, обломки какие-то, мало ли что волной прибьет. Берег плохо видно, далеко мы…
Скил отошел от ран и ушибов, воспрял телом. Но дух его был мрачен, подобно мрачному серому зимнему морю. Скил скучал по оставленной вдовушке и не понимал нерешительности княжича: не хочешь драться за место под солнцем, нечего было других баломутить, с места срывать.
Жив размышлял недолго.
— Передать на второй струг — идем к берегу, быть наготове! — приказал он. — А ты, брат, — кивнул он Дону, — иди вниз, мало ли что!
