– Откуда ты это знаешь? – поинтересовалась Анника и почувствовала, как ее глаза сузились до щелок.
Он смотрел прямо на нее, когда отвечал.
– Моя бывшая жена училась там, – сказал он. – Университеты Южной Африки были закрыты для таких, как она, во времена апартеида.
Анника почувствовала, как воздух с шумом покидает ее. Африканская женщина. Она и понятия не имела. И спросила что-то из серии «как» и «почему».
– Шведская лига социал-демократической молодежи являлась соорганизатором конгресса ANC Youth League[13]. Тогдашний президент Кении Даниель Арап Мои как раз выпустил на свободу всех политических узников и создавал себе репутацию «хорошего парня». Мы встретились там. Она родилась и выросла в Соуэто.
Он повернулся к главному редактору:
– Помимо прочего, отсюда желание поручить данное задание именно мне. Я же не коренной тамошний житель, но из тех образованных, кто лучше всего знаком с языком и диалектами.
– Выходит, ты знаешь Найроби? – спросил Шюман.
– Мы поженились там. Перебрались вместе в Сёдер после того, как она защитилась.
– Но вы развелись?
– Она работает на южноафриканское правительство, – сказал Халениус. – Фактически занимает такую же должность, как я, только в министерстве торговли.
– Как ее зовут? – поинтересовалась Анника.
– Анжела Сисулу.
Анжела Сисулу. Это звучало как песня.
– Родственница Уолтера Сисулу? – спросил Шюман.
– Дальняя.
Анника сидела с широко открытым ртом, они знали и умели все, она не могла ничего.
– А кто такой Уолтер Сисулу? – спросила она.
– Активист Африканского национального конгресса. Правая рука Нельсона Манделы, можно так сказать. Его судили вместе с Манделой в 1964-м, и он сидел с ним на острове Роббена все годы. Его выбрали вице-председателем АНК на их первом официальном конгрессе в 1991-м. Он умер в 2003-м.
Шюман кивнул, и самодовольное движение головой главного редактора лишило Аннику остатков самоуважения. Она не знала всех старых лидеров АНК наизусть, не защищалась в Найроби и не выросла в Соуэто, всего лишь со сносными результатами закончила факультет журналистики и провела детство на Таттарбакене в Хеллефорснесе. Они сидели в ее гостиной и болтали чисто гипотетически о захватах заложников и похищениях, но это ведь фактически было по-настоящему, уже случилось, затронуло ее семью, и она ничего не могла с этим поделать.
– Чего ты, собственно, хочешь? – спросила она Андерса Шюмана. – О чем ты хотел поговорить со мной?
Он повернулся к ней:
– Я проинформировал председателя правления о твоей ситуации и получил разрешение помочь тебе. Насколько я понял, в таких случаях все равно обычно приходится выплачивать какую-то сумму, и поэтому газета предлагает тебе заключить соглашение, благодаря которому ты получишь возможность выкупить Томаса.
Анника открыла рот, но не нашла что сказать. И, не произнеся ни слова, закрыла его снова. Неужели газета предлагает заплатить вместо нее?
– И как много? – единственное, что она смогла выдавить из себя.
– Сколько потребуется, – ответил Шюман.
– Они хотят сорок миллионов долларов, – сказала Анника и поймала на себе недовольный взгляд Халениуса.
Она прикусила губу, нельзя ведь рассказывать никаких подробностей о переговорах.
Шюман слегка побледнел.
– Если мы в конечном итоге договоримся о сумме выкупа, она будет значительно меньше, – сказал статс-секретарь. – Я прошу тебя не распространять эти данные дальше.
Шюман кивнул.
– А что я должна сделать взамен? – спросила Анника.
– «Квельспрессен» получает эксклюзивное право на твою историю, – сказал Шюман. – Либо ты пишешь и снимаешь все сама, либо выбираешь репортера, который пройдет с тобой весь путь. За кулисами, через все переговоры, прокатится в Африку при необходимости. Если произойдет что-то способное поставить под угрозу жизнь и здоровье других людей, мы, естественно, сможем изъять это, но в остальном речь идет о документальном описании всего развития событий. Слезы, горе, облегчение и радость.
Анника откинулась на спинку дивана. Все ясно. Сама могла догадаться. Она сразу почувствовала легкую тошноту и головокружение, хотя, пожалуй, просто из-за того, что ничего не ела.
